«Люди уезжают за лучшей жизнью — это нормально». 80-летняя бабушка о том, почему внуки далеко в Рождество (и это со страной не впервые)
Стефания Яновна* рассказала проекту «На сувязi» про «исходы», которые видела на своём веку. Её внуки живут во Франции и США.
«Какое-то время их тянуло сюда, на родину, но потом розовые очки детства спали»
— Трое моих внуков живут за границей: одна внучка уехала в 17 лет учиться в Лондон, ещё двое покинули страну маленькими — им было 6 и 8 лет. Можно сказать, что они выросли в Соединённых Штатах, и это хорошо: думаю, им было легче принять новую страну, чем их родителям.
Да, какое-то время их тянуло сюда, на родину, — потому что они видели её сквозь «розовые очки» детства, когда всё кажется таким ярким, а в памяти всплывают сцены купания в Березине и вечерние посиделки у костра, прогулки на лошадях в Ратомке.
Но теперь это в прошлом: мои повзрослевшие внуки, уже студенты, видят всё как есть — и уже не считают, что в Беларуси им было бы лучше. Они достигли высот в учёбе: лучшие в своих классах, у одного есть персональный похвальный лист от Обамы, а у другого от Байдена. И знают, куда им двигаться дальше, а это важно.
Как я без них? Если честно, я же с ними: сын звонит каждые выходные вот уже 12 лет и рассказывает о жизни внуков. Они сами — реже, но это нормально в их возрасте. Конечно, никто из них не посвящает меня в свои проблемы — мы говорим о быте и каких-то маленьких радостях. Радуюсь с ними — и не чувствую себя покинутой.
Современные технологии шагнули так далеко, что благодаря тому же Viber я могу «прогуляться» по улице с любым из внуков. Особенно часто мы «гуляем» так со старшей внучкой — она живёт в Париже. Общение с ней — моя отрада. Она звонит два раза в неделю и активно участвует в моей жизни:
— Бабушка, что там у тебя — не горит лампочка? — и тут же присылает ко мне свою маму менять лампочку.
Она меня одевает — к каждому празднику приходят курьеры с кучей одежды. Сейчас одержима идеей купить мне пуховик. А мне в мои 80+ это уже не нужно — я ведь не собираюсь жить вечно. И я говорю ей, что это лишняя трата денег, потому что и так «упакована». Я уже в том возрасте, когда вещи, наоборот, донашивают и раздают, а не покупают.
«Первый большой исход — сразу после войны. Родные получали весточки из Польши»
Люди уезжают за лучшей жизнью — это нормально.
Я сама в своё время уехала учиться в Гродно, а затем — в Минск. А мама осталась, но она была рада за меня, ведь я претворяла свою мечту в жизнь. Чтобы позвонить маме, я ездила на Октябрьскую площадь — в здании, которое сейчас занимает «Белтелеком», был переговорный пункт. А ещё мы бесконечно ездили к маме на машине (в том числе с маленькими детьми), каждые два-три месяца — 280 км в одну сторону.
Посёлок, где я родилась, — в приграничье Польши. За 3 года до моего рождения это вообще была польская территория. У нас часто кто-то уезжал за лучшей жизнью.
В войну мои родные приютили человека. Немцы объявили его в розыск за участие в сопротивлении — и каким-то образом вышли на его след. Он убегал, и забежал в наш дом. Мама спрятала его в печь, заслонкой прикрыла, а на плиту быстро сковороду поставила — и стала яичницу жарить. Двое немцев с полицаем зашли к нам, видят: в доме никого чужого, на плите яичница шкворчит. Проверили по углам, посидели немного — и ушли. Тот человек в лес сразу убежал, а потом его вывезли — говорили, что в гробу. Так вот потом в посёлок передали весточку, мол, всё хорошо с ним, уже в Польше — явно какая-то связь и в то время была.
Первый большой исход — сразу после войны. Жёны и родные тех, кто так и не вернулся, получали весточки, мол, я остался в Польше — и ехали к ним. Потом был второй исход и третий — уезжала в основном молодёжь.
Телефонов ни у кого не было, но связь поддерживали в письмах. А ещё ездили. Мой папа сильно болел, и соседи и знакомые привозили ему лекарства из Польши.
На Рождество нам приходили конверты с облатками (ритуальные хлебцы у католиков — прим.). Есть такое поверье, если преломить облатку с членами твоей семьи, ваша связь не прервётся и в следующем году. И те, кто уехал, покупали облатку, отламывали кусочек, — и слали с письмом родным сюда.
Сейчас в посёлке, где я выросла, никого почти не осталось. Я была там лет 5 назад — он такой покинутый, столько пустых домов.
Даже сообщения с ним уже нет. Я сама в последний раз приехала утром — чтобы пересесть с поезда на автобус. А оказалось, автобусы туда уже не ходят, как раньше.
Ну, не ехать же мне домой, так и не посетив могилы родителей. Увидела такси — подошла и попросила водителя отвезти. Он сказал: «Это очень дорого — 50 рублей. Если вы ненадолго туда, подождите минут 20, у меня закончится смена, я пересяду на свою машину — и отвезу вас за полцены». Я подумала: «Боже, ну какой чудесный человек!»
И вот мы приехали, я отнесла цветы на кладбище (могила родителей досмотрена — за ней ухаживает мой двоюродный брат, он живёт в Бресте). Потом съездили посмотреть на мой отчий дом. Я заглянула на 5 минут к соседке — узнать, кто ещё жив, кто уже умер. Никого в округе не осталось: все, кто мог, уехали.
«Перед видеозвонком обязательно привожу себя в порядок — а как иначе?»
Что я думаю про исход из страны в последние годы — что вот такая у нас жизнь.
Я слежу за событиями, но больше в интернете, чем по телевизору. А вообще у меня другие интересы. По утрам я делаю зарядку (не так давно дочь подарила мне гимнастическую резинку, а ещё у меня есть велотренажёр), потом завтракаю и гуляю. Я много хожу, где-то прочла, что с возрастом нельзя прекращать двигаться, движение и есть жизнь.
У меня очень приятная дорога: часть пути высажена голубыми елями — это так красиво, затем идут липы, они пахнут даже сейчас, хотя и облетели. Дальше дорога идёт вдоль озера, я подхожу и шучу, что пришла провести инвентаризацию — пересчитать уток.
К воде спускаются ивы, и я любуюсь ими. Наблюдаю, как играют дети. А назад я возвращаюсь мимо дома, где раньше жили мои внуки, и мимо песочницы, где они играли — мне приятно.
Сейчас я хожу с палками для скандинавской ходьбы. В моём районе так, вроде, мало кто ходит, но когда я где-то прислонила свои палки, и отошла — им тут же приделали ноги. Сейчас даже в магазине вешаю их себе на руки, чтобы не лишиться.
По возвращении с прогулки я смотрю видео на YouTube — чаще документальные. Моя старшая внучка подписала меня на кучу англоязычных каналов — хочет, чтобы я выучила английский язык.
Ну, наверное я могла бы, но стимула нет — всё равно я никуда не поеду.
Ещё я общаюсь. У меня на телефоне стоят всевозможные мессенджеры — и WhatsApp, и Viber, и тереграм, есть Instagram есть — и там все знакомые. А вот лучшей институтской подруги там нет. Она принципиально пользуется кнопочным телефоном, так что если мне нужно отправить ей видео, я шлю её дочери — а она показывает маме.
Дети, когда мы созваниваемся с ними, не всегда включают видео, но в конце разговора я прошу: «Дай я на тебя посмотрю!» Да, я понимаю, что они могут быть «не в форме». Я и сама не включаю видео, если мне звонят — а я, допустим, уже в постели. Но когда я знаю о звонке заранее, обязательно привожу себя в порядок — а как иначе?
* Имя собеседницы изменено по её просьбе.
Читать на dev.by