«Где-то в камерах безумно вопила женщина». Рассказ DevOps про Окрестино

— Нас задержали с братом. Он тоже программист. 11 августа в 19.30 мы вышли прогуляться. В митингах не собирались участвовать, просто хотели посмотреть, что происходит в городе. Дошли до площади Победы, пошли в сторону цирка. Проспект был уже перекрыт, но всё было тихо. Свернули на Немигу. Нашли пиццерию, перекусили. Возвращались на Октябрьскую. На улицах было спокойно: никто не сигналил, не было видно ни кордонов, ни силовиков. Около гостиницы «Европа» меня подозвал мужчина в гражданском. Я подошёл — ничего не нарушаю, не сопротивляюсь. Чего мне бояться? 

Он взял меня под руку: 

— Пройдёмте. 

— Может, вы сначала представитесь? 

— Пойдём, пойдём, — тянул меня за руку.

Я увидел, что к нам уже бегут два «космонавта». И понял, что будет жесть. Нажал на тревожную кнопку на телефоне —  отправил родным сигнал SOS.

Меня приняли, лицом в асфальт, брата так же. Закинули в автобус, там уже лежал какой-то парень. Начали бить. Сначала не очень яростно — для профилактики, наверное. Сорвали с меня рюкзак. В нём лежали антисептик, бинты, пластырь, бутылка с водой. Видимо, они решили, что я собирался делать коктейли молотова. Начали бить сильнее: по голове дубинкой и берцами. Их было, кажется, трое.

Потом немного угомонились. Когда я отправлял сигнал SOS, телефон разлочился, и я не успел его заблокировать. Они просмотрели мои смски. А мне как раз пришла часть зарплаты — две с половиной тысячи. 

— Ему заплатили! — снова замахали дубинками. 

— Это моя зарплата! Успокойтесь! Я не агент, я белорус! У меня есть паспорт! 

— Ах ты, сука, столько получаешь и всё равно на митинги ходишь? — и продолжали бить. 

Я понял, что лучше ничего не говорить. Лежал на левом боку, терпел. В этот момент в автобус загрузили девчонку с бчб-флагом. Меня сразу перестали бить. Её не трогали, хотя общались резко. Думаю, эта девчонка и спасла меня. При ней они стеснялись бить, что ли?

Я лежал лицом в пол. В автобус загружали других людей. Какой-то пацан кричал, что ему шестнадцать лет. Кто-то, видимо, наделал в штаны от страха — силовики улюлюкали: «О, жирный обосрался», шутки травили.

Потом автобус остановился, выгрузили девчонок, а нас пересадили в автозак. Перед этим меня ощупал милиционер — у него на груди была надпись «Милиция». Увидел у меня на руке белую ленту, сорвал её, несколько раз ударил в челюсть. Я упал, потерял сознание на мгновение.

— Ты что, стоять не умеешь? Помогите ему, братаны! 

Подскочил ОМОН, били дубинками, подняли: 

— Руки на капот! 

А мы стояли около двери в автозак. Куда руки класть? Снова били: «Тупой, капота не заметил». 

Загрузили в автозак. Нас было четверо. Шестнадцатилетний пацан крестился, кричал. Мы не могли успокоить его. Заскочил омоновец, помахал дубинкой, кому-то по голове прилетело. Мне не сильно досталось.

Ехали недолго. Привезли в Партизанское РУВД. Нас уже встречали сотрудники внутренних войск. Во всяком случае, мне кажется, что это были внутренние войска: форма без опознавательных знаков, в балаклавах, без дубинок. Вели себя адекватно, нормально общались с нами. У одного малого нашли лобзик (не знаю, откуда он у него взялся — может, со школы шёл). Так эти военные даже спрятали лобзик у себя, чтобы малого насмерть не забили. Я даже подумал, что худшее позади. Но нет.

За нас снова взялись омоновцы. Во дворе РУВД положили на землю, лицом в асфальт. По очереди спрашивали имя, фамилию, место работы и прочее. Очередь дошла до меня. Называю компанию, а меня спрашивают: 

— Это ОАО или ЗАО? 

А я не помню. Я вообще только четыре месяца там работаю. Схватили за волосы и мордой об асфальт: 

— Вспоминай, сука! 

— Я не знаю. 

— Узнай, сука! — и снова об асфальт. 

— Наверное, ОАО! — кричу. 

— Говори, сука, точно! 

— Точно ОАО! 

Ещё раз лбом об асфальт для профилактики: 

— Ладно, живи, — и пошли других допрашивать. 

Ночевали мы в каком-то подвале, похожем на пыточную. Рядом со мной парень задыхался, у него была аллергия. Вызвали скорую, она ехала минут сорок. Пока врачи занимались этим парнем, меня несколько раз стошнило, я упал в обморок. Силовики принесли воды, потыкали палками, но уже не били.

На дактилоскопию меня вёл капитан милиции. Абсолютно адекватный мужик. Сам был в полном шоке от происходящего. После описи вещей и отпечатков пальцев поставили на колени на бетонный пол. Так и стояли часа два, пока ОМОН не уехал. Местные менты уже давала людям посидеть, постоять. Пришла другая смена, стало ещё лучше. Принесли воду, поставили скамейки для девушек, для людей в возрасте. Один из милиционеров разговаривал с нами, затем выключил яркий свет, чтобы люди могли поспать. 

Прибежал начальник: 

— Какого хрена ты этих животных тут положил? 

А милиционер ему отвечает: 

— Пока я главный на смене, буду делать, что хочу. 

— Я тебе сейчас в е…о дам! 

— Потом о…шь от последствий. Иди на…!  

И остался с нами. Никак нас не контролировал. 

Примерно в 9 утра приехали следователи. Начали «сортировать» людей: одних сразу отпускали, других отпускали с повестками, третьих направляли на Окрестина. Нас разделили на две группы по 25 человек. Я просил оперов нас с братом оставить в одной группе. Сказали, что сделают. Соврали: мы оказались в разных группах. 

В целом, следователи вели себя тоже адекватно. Я спросил у одного, есть ли информация о жертвах. У нас ведь не было никакой информации. 

— О жертвах надо у вас спрашивать. Вы же нас убивать шли, — полностью серьёзно сказал он мне.

— Что вы несёте? Людей сюда забирали с продуктами в пакетах. Вы считаете, что человек в щлёпках пойдёт бить ОМОН? 

Он, кажется, задумался. Я ему рассказал историю, как нас задержали. 

— Ну извини. Наверное, тебе просто не повезло, — сказал он. 

Снова приехал ОМОН. Когда выводили из РУВД немножко попинали, погладили дубинками. Брат потом рассказывал, что их на выходе омоновцы «метили»: ставили у стены и били дубинками по шее, чтобы оставить след. 

Приехали на Окрестина. Заставили бежать до какого-то дворика, по пути били дубинками. Дальше всё по классике — «лицом в асфальт». Ждали, пока камеры подготовят: «будете по хатам селиться». Дали приказ встать и бежать — снова «гладили» дубинками по пути. Последний омоновец всех бил по заднице, чтобы в камере сидеть было больно. 

Там я просидел больше суток: нас привезли примерно в 12 часов утра, а вышел я только в 9 часов вечера следующего дня. Один раз всё же разрешили выйти в туалет. Дали две корочки чёрствого хлеба каждому и около 10 полуторалитровых бутылок воды на 90 человек.

Было безумно холодно. Многие были в шортах и майках. Мы, как пингвины, становились в кружок — их в центр, отогревали по очереди, как могли. У одного парня весь кулак был синий, а пальцы уже чёрные. Наверное, перелом — он говорил, что не может шевелить пальцами. Мы кричали, звали врача. Его забрали на скорой только через пять часов. 

У меня тоже рука была опухшая от побоев, немели пальцы. Пришёл местный фельдшер, глянул:

— Угомонись, малой. До свадьбы заживёт. 

Спали на бетоне под открытым небом. У многих были галлюцинации. Кому-то казалось, что принесли еду, кому-то — что звонит телефон. Некоторые падали в обморок. Где-то в камерах безумно вопила женщина — её избивали.  

За двое суток я поспал час-полтора. Выспался уже дома. Сейчас чувствую себя хорошо. В больнице сняли побои. Диагноз: черепно-мозговая травма, ушиб печени, многочисленные ушибы. Планирую взять больничный и писать обращение в Следственный комитет. А дальше не знаю. Наверное, уеду из страны.

Публикуем свидетельства целиком, без купюр, со слов переживших.