Наука и санкции. Спросили учёного-физика, как повлияла война

Военный раскол закономерно рушит связи в разных сферах жизни. В том числе в науке. Как война и санкции сказались на научной работе в странах-акторах конфликта, dev.by спросил у физика, переехавшего из Беларуси в ЕС и работающего сейчас в европейском университете.

5 комментариев

Своё имя он попросил не называть, мотивировав так: «Мои оценки белорусской науки очень резкие — не хочу потом объясняться с коллегами». И оговорился, что не претендует на объективную картину — судит только по личному опыту.

Об украинских коллегах

В Украине у меня несколько знакомых ученых. С одним из них мы планировали совместный европейский проект — ещё в январе–феврале его обсуждали. Но 28 февраля коллега (он старше 60-и) с семьёй уехал из Киева. Тяжело уезжал: поезд шёл 18 часов, много народу. Сейчас он приходит в себя, в Польше ему дали временную исследовательскую позицию. Но наш проект, конечно, поставлен на паузу — последний наш разговор был не о науке, а об эвакуации.

Второй коллега, из Харькова, повыше рангом: он часто ездил в Европу в длительные командировки и был там уже своим. Сейчас ему дали должность во Франции. 

О проектах в России

С российской физикой у меня довольно тесные связи — я видел, как хорошо её поддерживали последнее десятилетие. Где-то с 2010 года в России стали принимать большие госпрограммы и выделять под них финансирование. 

На развитие лабораторий давали гранты до 100 млн рублей. Представляете, что такое 100-миллионный грант? Это 1,5 млн долларов (Сейчас уже меньше. — Прим. dev.by), которые раздавали очень щедро.

Чуть позже стартовал проект 5-100, целью которого было включение пяти российских университетов в топ-100 мировых вузов. У физиков было много международных контактов: стажировок, совместных проектов, публикаций. В Сколтехе вообще говорили, что треть их учёных — иностранцы.

Высшая школа экономики обладала чудовищными деньгами. И она стала покупать математиков, физиков, химиков, биологов. Сначала своих (говорят, купили всех математиков из МГУ), а потом и иностранных учёных, которых приглашали в новые физические лаборатории. 

Одно из условий для иностранцев (это могли быть и люди с российским гражданством, но работающие в зарубежных университетах) — количество дней, которые те должны проводить на территории России. Для многих учёных 30 дней в течение года в России — это много. Поэтому на каких-то проектах предоставлялась возможность разделить срок в 45 дней между двумя учёными — с учётом конференций 22 дня было вполне выполнимым условием. 

В общем денег в российскую физику была закачана масса, и они приносили плоды, российские университеты чувствовали себя прекрасно.  Этот «пылесос» стал втягивать талантливую молодёжь, в том числе и белорусскую. Сколтех, Московский физтех (он давно «отсасывал» лучшую молодежь — всех международных олимпиадников брал к себе без экзаменов), ВШЭ, МГУ. И этот процесс шёл крайне успешно — российская физика процветала. 

Но теперь это в прошлом. В моей стране, например, после 24 февраля все университеты сотрудничество с российскими университетами поставили на паузу. И, думаю, не только в моей. 

Недавно мы обсуждали один проект, который должен был пройти в уфимском университете. Им требовался зарубежный учёный — они обратились ко мне. Тема крайне интересная — оптические методы обнаружения раковых клеток. И деньги у них были местные — представляете, башкирское правительство выделяло 100 млн рублей на три года. Сейчас это обсуждение остановилось. 

Не буду говорить об университетах Германии (немецкая промышленность слишком прочно связана с российской, чтобы сразу всё рвать), но американские и британские университеты, вероятно, приостановят отношения. В США давление на учёных шло ещё с конца 2021 года — приезжать в Россию, по их словам, они уже не могли. Тот же уфимский  вуз планировал пригласить на проект своего учёного, который некогда уехал из Башкирии в Штаты, но тот сказал: нет, это невозможно — и это было ещё в декабре. 

Недавно я был оппонентом на защите докторской диссертации у российского коллеги, который вернулся из США в Сколтех. (По правилам, один из оппонентов должен быть из-за рубежа, а я имею белорусскую докторскую степень — её принимают). Раньше коллега пытался совмещать — часть времени проводил в Штатах, часть — в России. Вернулся, потому что ему сказали: нельзя так много времени проводить в другом вузе. Он почему-то выбрал Сколково: возможно, деньги хорошие. На тот момент он был кандидатом наук — на Западе это не имеет большого значения, а в России ему срочно понадобилась докторская степень.

Да, в России для всех проектов требуются международные учёные, для защиты докторских — международные оппоненты, для создания новых лабораторий — международные ученые-заведующие. Теперь им остаётся привлекать белорусов или китайцев.

Конечно, требования по участию в проектах или защите диссертации иностранных учёных могут пересмотреть. Но проблемы с ограничением на перемещение — стажировки, командировки, пересылку образцов — это не решит. 

Международная наука требует международности. Если учёные не выезжают на стажировки и конференции, то какая же это международная наука? Возможность смотреть, что делается за рубежом, привозить и применять опыт — очень важна. Это всё равно что циркуляция крови в организме. Иначе — застой и тромбы.

О будущем конференций, лабораторий, публикаций

В России ежегодно организуют международную конференцию по нанотехнологиям METANANO. До пандемии она была в Сочи, и туда приехало много иностранцев, ещё раньше — в Питере, Владивостоке. В этом году одна должна пройти в Казани, но уже понятно, что мероприятие перечёркнуто — никто с Запада в Казань не приедет. А что за научная конференция без зарубежных ученых?

METANANO-2022 уже отменена, на сайте конференции висит такое объявление:

With enormous regret, in the light of the ongoing tragic events, the organizing committee of METANANO 2022, which was scheduled on 22-26 August, has decided to cancel the conference this year.

In-person format and great atmosphere was the trademark of METANANO since its beginning and we have tried our best to keep it even during the pandemic. However, we feel that it is not possible in the current circumstances.

Our most sincere hope is that peace will come soon and we will be able to meet again at METANANO next year!

Stay safe!

Или — международная школьная олимпиада по физике IPhO, которая в этом году должна пройти в Минске. В прошлом году из-за ковида она прошла онлайн. А как будет в этом году — неясно. Вероятно, федерации будут отказываться. (Когда материал готовился к публикации, стало известно, что международный оргкомитет решил перенести олимпиаду из Беларуси. — Прим. dev.by).

А ещё наука требует больших вложений. Как только мы говорим об эксперименте, мы имеем в виду новейшее оборудование — на старом ничего не сделаешь. Простейшие комплексы стоят десятки и сотни тысяч долларов. Сложные биологические комплексы — это миллионы долларов.

Непонятно, смогут ли российские лаборатории покупать научное оборудование и поддерживать уже купленное. Когда мы начинали сотрудничать с Санкт-Петербургом в 2015 году, в их лабораториях почти ничего не было. А сейчас, судя по научным статьям, там делают примерно то же, что и в Европе. Российские лаборатории закупились, обновились, усовершенствовались, в том числе по «чистым комнатам». Но это непрерывный процесс, оборудование нужно поддерживать. Какие будут ограничения? Неизвестно — наверное, они будут зависеть от политики конкретных фирм. Но задержки поставок будут наверняка.

Ещё вопрос, какая будет политика с публикацией статей: будут ли они обрывать связи или по-прежнему приветствовать хорошие статьи. Пока научные журналы не давали комментариев на этот счёт. Те статьи российских авторов, которые выходят сейчас, были присланы несколько месяцев назад. Лето покажет: тогда должны будут выйти статьи, присланные в феврале–марте. 

Разрыв отношений — это взаимная беда и для российской, и для мировой науки. В России — хорошие учёные, это толковые люди с правильным пониманием происходящего. Но в первую очередь это беда для России.

Масштабы потерь несравнимы: если для Запада это отдельные вырванные контакты, то для России — серьёзная изоляция. Представьте, 12 лет они закачивали деньги, рейтинги многих университетов действительно поднялись, у них много хороших публикаций. И вот теперь это начнёт рассыпаться.

Но последствия станут видны не завтра и даже не через год. Ведь наука, как и образование, очень инертная сфера. 

О науке в Беларуси

Что до белорусской физики, то она, как мне кажется, не пострадает, потому что там нечему страдать. Я резок в своих оценках белорусской науки, это можно приписать тому, что я уехал давно. Если находиться в стране, то, наверное, можно находить поводы для гордости. Но, по-моему, их нет. Толковые ребята «высосаны» российскими проектами и лабораториями. 

Финансирование белорусской науки никакое, на международном уровне оно не просматривается. О тех лабораториях, которые закупили россияне, белорусы могут только мечтать — чтобы покупать оборудование, нужны совсем другие деньги. Белорусы писали заявки на участие в российских проектах, получали остатки от российских мегагрантов и были счастливы. Это позволяло им оставаться в Беларуси, но это же не выход. 

Возможно, есть отдельные лаборатории и группы, которые выполняют совместные проекты и хорошо живут. Например, те, что работают с Саудовской Аравией и получают оттуда гранты. Но утверждать на примере этих лабораторий об успехах науки нельзя. Беларусь — 10-миллионная страна, а посмотрите, сколько она публикует научных статей.

Кстати, о последствиях 24 февраля: от некоторых коллег я видел письма с просьбами вывести их из состава редколлегии белорусского международного журнала. У научных журналов есть консультативный совет — ряд известных учёных, которые определяют политику журнала и, возможно, выполняют редакторские функции. Каждому журналу хотелось бы иметь международный «букет». И вот некоторые иностранцы попросили убрать их фамилии из списка, хотя это безобидный орган — всю работу делают местные ребята.

О науке в Украине

Украинская физика где-то посередине между российской и белорусской, ближе к белорусской: не так много денег там было. 

И я не представляю, как украинцы сейчас будут заниматься наукой. Молодежь наверняка ушла в тероборону, старики, возможно, уехали. 

Что с их лабораториями? Нельзя просто так бросить оборудование на год, потом приехать, включить и работать дальше — скорее всего, оно не будет работать. А перевоз лаборатории — это несколько месяцев работы: нужно сдать приборы, разобрать, перевезти, собрать заново — что-то будет не работать. В Харькове был крупнейший научный центр, там огромные университеты, клинические институты. Что в Харькове сейчас? Попали в те лаборатории бомбы или не попали?

Украинская наука на территории Украины, конечно, будет отброшена назад. Лаборатории наверняка придут в негодность. Многие учёные уедут и будут работать на благо европейской науки.

Украинскую науку за пределами Украины, думаю, ждёт интенсивное развитие: много молодёжи уже уехало на Запад, и процесс продолжится.

Если же всё придёт в норму и будет брошен клич молодым учёным вернуться, то многие вернутся. И так как они уже имеют опыт работы в очень хороших лабораториях, старт будет быстрым. Но он не будет мгновенным из-за отсутствия материальной базы.


Читать на dev.by