Куратор корпоративной коллекции Белгазпромбанка Александр Зименко играет в компьютерные игры, лихо сравнивает художника со стартапером и не запрещает дышать на шедевры.
dev.by поговорил с Александром о смысле искусства в прагматичном мире, нейросетях, VR, чайном грибе и европаллете денег как арт-инсталляции.
«Человек не может только работать»
Довольно часто слышу такое мнение (и оно распространено в айтишной среде): искусство бессмысленно и не несёт никакой пользы. Мол, незачем тратить время на художественную литературу или музыку — гораздо полезнее читать профессиональные книги или слушать специализированные подкасты. Зачем искусство в наш прагматичный век?
Я отвечу так: в первую очередь искусство нужно тому, кто его создаёт. Настоящий творец (художник, музыкант, поэт) творит не потому, что это способ заработать деньги, а потому, что это способ выразить его внутренний мир. Чем отличается произведение искусства от культурного продукта? У культурного продукта всегда есть «целёвка». Целевая аудитория для произведения искусства — это сам автор. Искусство никому ничего не должно.
Вы ответили на этот вопрос как бы от лица автора. Но всё же, зачем человеку, никак не связанному с искусством, посещать музеи и картинные галереи?
Знаете, я на протяжении десяти лет играл в «Что? Где? Когда?». И мои замечательные коллеги говорили: «Мы можем прочитать такую-то книгу, только если в игре будут вопросы по её содержанию». Это сугубо утилитарный подход. Но рано или поздно даже очень прагматичный человек сталкивается с тем, что его поражает.
Искусство за свою историю переживало различные трансформации и катаклизмы, но всё равно не исчезло. Потому что человек не может только работать. Даже суровый прожжённый айтишник, который сидел в Фидо в 90-е годы, мог тогда распечатать изображение «плюсомёта» на игольчатом принтере и повесить на стену. И такая «картина» вполне может считаться объектом современного искусства.
Это объясняет, почему последние годы некоторые художественные выставки вызывают такой ажиотаж у публики? Как например, выставки Айвазовского или Серова в Москве…
Отчасти. Мы живём в мире, где реальный сектор экономики оперирует количественными показателями: чем больше, тем лучше. И компании заинтересованы в том, чтобы их продукты как можно чаще попадались на глаза. Но есть и обратный эффект. Чем больше мир будет насыщен копиями, тем большим будет интерес к вещам в единственном экземпляре. Представьте, что в зоопарке обитает последняя коала или панда на планете — её все захотят увидеть. Так же и с искусством. Когда случился пожар в Нотр-Дам-де-Пари, посмотрите, какое огромное количество сообщений появилось в соцсетях в стиле: «Я успел(а) его увидеть!».
Кого-то в таких выставках привлекает возраст экспонатов. Когда человек слышит про Древний Египет, ему даже сложно представить, как давно это было. Но, конечно, играют роль и разговоры о стоимости предметов искусства. Допустим, картина стоит десятки миллионов евро. У нас ведь нет возможности пойти в банк и посмотреть на европаллету денег. А тут висит небольшой холстик и стоит больше, чем такая европаллета. Хотя мне кажется, что европаллета денег как инсталляционный объект тоже был бы интересен.
«И художник, и стартапер, предлагающие свежие идеи, будут интересны»
Вы уже заговорили про финансовый аспект искусства. Часто про изобразительное искусство говорят именно в таком контексте. Насколько арт-рынок влияет на интерес к тому или иному художнику?
Арт-рынок стремится создать из художника бренд. Дело в том, что в XX веке арт-рынок сложился как рынок живущих художников. Ведь до этого ценился лишь антиквариат. Свою роль играют и СМИ, которые подстёгивают интерес к художникам и объектам искусства вопросом: сколько это стоит?
Но всё же цена и ценность — понятия неравнозначные. Существуют вещи, цену которых очень сложно определить, потому что они никогда не покупались и не продавались. Вот сколько стоит Акрополь для Греции? Да, можно посчитать, сколько туристов он привлекает. Но какова его цена? Или сколько стоит «Джоконда» для Парижа? Всё же такие объекты — это уже национальные символы.
Но не создаёт ли такое меркантильное отношение «мыльные пузыри» в искусстве — когда объект стоит кучу денег, о нём все говорят, но на деле он не более, чем пустышка?
Безусловно, создаёт. Такие вещи часто делают сознательно. Это уже законы рынка — всё равно как пузырь доткомов в 90-е. И я не могу сказать, что эти законы сильно отличаются от законов рынка стартапов. Ведь если молодого художника заметит ушлый галерист, то сделает из него новую звезду, рассчитывая на монетизацию. Точно так же, как хедж-фонд вкладывает деньги в стартап. Но нельзя забывать и о новаторстве, как движущей силе. Ведь и художник, и стартапер, предлагающие свежие идеи, будут интересны.
Давайте приведём какие-то примеры. «Акула» Дэмьена Хёрста — это искусство или очередной «мыльный пузырь»?
Безусловно, искусство. Да, про Хёрста часто говорят, что это человек-бренд. Но «Акула» Хёрста передаёт не меньше смысла, чем, скажем, реалистические картины эпохи Просвещения.
Надо понимать, что движущая сила искусства — это желание произвести впечатление. Каждый художник хочет вызвать реакцию. Худшая оценка — снисходительное одобрение. Художник скорее будет доволен, если скажут, что он разрушитель скреп или растлитель молодёжи.
Раз об «Акуле» говорят, значит, свою функцию она выполнила. Изобразительное искусство когда-то ушло от оперирования конкретными фактами, от картин вроде «Девочки с персиками» или условного «Вида из окна». И виновата в этом фотография. Именно к ней перешла функция передачи реальности, а художники стали передавать образы и эмоции.
Приведу другой пример. У нас выставлена «Ева» Сутина. Когда я вожу экскурсии, мне часто говорят: «Как же так? Она же некрасивая!». Представьте, что у вас есть возможность создать лучший музей мира и собрать там все женские портреты, начиная с позднероманского периода и заканчивая XX веком. Вы сможете увидеть, как технологии развивались: вот появились правильные пропорции, вот фигуры стали объемными, вот обратная перспектива, вот горизонт… Вы видите эту эволюцию. А потом поставить в этот ряд одну работу Сутина — и она не похожа ни на что. Это уже революция. Пытался ли он добиться именно этого? Безусловно. Он хотел, чтобы его запомнили не как второго Веласкеса, а как единственного Сутина.
«Если новые технологии взаимодействуют со старыми сюжетами — прекрасно!»
В современном мире границы между разными видами искусства весьма условны. Арт-инсталляция или перформанс могут объединять в себе множество подходов и технологий. Как в таком случае провести границу между искусством и не-искусством?
Можно сказать, что любой объект, который человек создает не с утилитарной целью, является объектом искусства. Искусство — это сосуд, который должен наполнить человек. Человек приходит на выставку, видит объект и наполняет его смыслом.
Сегодня в разных областях возникают синтетические виды. Например, появилась такая научная сфера, как мехатроника, которая объединяет механику и электронику. Классической формы уже не хватает, чтобы описать мир.
У нас, например, два года назад выставлялась Аня Редько с VR-проектом. Она нарисовала пространство, и с помощью VR-очков можно было прогуляться в нём. Как это назвать? Это не видео-арт. В самом широком смысле можно назвать такую форму цифровым искусством.
Существует такое понятие, как «медиаискусство»…
Да, но медиаискусство — тоже очень широкое понятие, и оно не подразумевает взаимодействия с арт-объектом. В любом случае, эта сфера будет развиваться и наполняться более узкими терминами. Уильям Гибсон в одном из своих романов писал про так называемое «локативное» искусство, где GPS-координаты привязывались к VR. Он предсказывал это ещё лет 10 назад, оправдывая гордый титул «Жюля Верна XXI века».
Как вообще вы относитесь к смешению искусства и высоких технологий?
Только положительно. Знаете, меня спрашивают иногда: как вы отбираете работы на выставки? Если я вижу нечто новое, у меня это сразу вызывает интерес. Поэтому если новые технологии взаимодействуют со старыми сюжетами — прекрасно. Новые сюжеты со старыми технологиями? Тоже хорошо. Если художник не занимается копированием и пережёвыванием старого — он на верном пути.
Можно ли сказать, что внедрение новых технологий в искусство — это новое направление? Или это только инструмент, которое делает традиционное искусство более доступным для людей?
И то, и другое. Можно с помощью сервисов Гугл пройтись по виртуальным музейным маршрутам. Это отличная возможность прикоснуться к искусству для человека, который по тем или иным причинам не может посетить другой город или страну. Но в то же время высокие технологии позволяют воплощать творческие идеи. Вы можете изваять скульптуру из мрамора киянкой и зубилом, можете использовать для этого станок с ЧПУ или 3D-принтер — оригинальная идея будет производить впечатление, независимо от инструментов воплощения. Для художников технологии — это ещё один инструмент. А для зрителей — способ получить новый контент.
Одно из преимуществ компьютерных технологий перед скульптурой состоит в том, что с их помощью художник нарушает законы физики. Ведь традиционный скульптор создаёт лишь иллюзию нарушения таких законов. Грубо говоря, он не сделает так, чтобы большое просто держалось на малом. А в 3D и в виртуальной реальности добиться таких вещей можно. Мне кажется, что это принципиально новый шаг.
«Нейросеть может создать портрет несуществующего человека — но зачем?»
Кого ещё интересного, кроме Ани Редько, экспериментировавшей с VR, стоит упомянуть в контексте медиаискусства?
Сергея Катрана. Он делает у нас арт-резиденцию «Большого семейства чайного гриба Комбуча-Достоевский» — независимую площадку для генерации идей, связанных с новыми технологиями и современными подходами в искусстве.
Семейства кого, простите?
О, это очень интересная история, био-арт! У Сергея в мастерской есть 200 банок чайного гриба. Родоначальником колонии был чайный гриб, своими контурами напомнивший художнику портрет Достоевского и получивший имя в честь писателя. Гриб растёт. Сергей запрограммировал достаточно мощную лампу, которая случайным образом освещала разные банки с грибом. Каким-то банкам доставалось больше света, каким-то меньше — в зависимости от этого гриб в них по-разному рос. Сергей придумал эту разницу в прозрачности жидкости и количестве гриба преобразовывать в цифры с помощью датчиков, прикрепленных ко дну банок, а эти цифры уже трансформируются в звуки, подобранные заранее, — и грибы звучат.
@ok16minsk
Кстати, скоро в культурном хабе ОК16 будет проходить арт-резиденция, где выставляются художники, работающие в стиле science art. Это направление, в рамках которого смешивается искусство и наука.
Вы следите за новостями о нейросетях? Они уже способны на многое в работе с изображениями.
Как нейросеть может дорисовывать видео, моделировать лица… Да, обращаю на это внимание. Это замечательный инструмент, и надо знать, как этим инструментом пользоваться. Например, нейросеть может создать портрет несуществующего человека, который почти невозможно отличить от лица реального человека. Возникает вопрос — зачем?
Я всегда привожу такой пример. Каждый из нас может взять грунтованный холст, кисточку и валик, закрасить холст в чёрный цвет и сказать: «Вот Черный квадрат-2019». У него диагональ больше, чем у оригинального, и цвет более насыщенный. В общем, перечислить те параметры, которые используют при сравнении двух мобильных телефонов. Когда человек выбирает новую модель телефона, он таким параметрам обрадуется. А в сфере искусства скажут: «Это, как у Малевича», и поставят крест.
Возможно, нейросети станут подспорьем для развития гейм- или киноиндустрии. Мы уже видели, как в голливудском кино появлялись умершие актеры: Хамфри Богарт в фильме «Небесный капитан и мир будущего», Кэрри Фишер в последних «Звёздных войнах». То есть Голливуду в будущем возможно не понадобится набирать статистов (исполнители второстепенных ролей без слов. — dev.by) — нейросеть будет сама их дорисовывать.
Но в знаменитом кадре, когда Дарт Вейдер прилетает инспектировать Звезду Смерти, только первая шеренга штурмовиков была настоящей — остальные замечательный художник из Industrial Light & Magic рисовал руками. То же самое теперь сделает нейросеть «по приказу» человека. Это всего лишь клёвый инструмент.
The Unfinished Swan
«Инди-игра The Unfinished Swan и первый iPhone — произведения искусства»
Существует ли опасность, что однажды высокие технологии вытеснят традиционные картины, графику, рисунки?
Не думаю. Помните, герой фильма «Москва слезам не верит» говорит, что скоро ничего не будет: ни театра, ни радио, потому что телевидение всё вытеснит? Дело в том, что классическая живопись, графика, декоративно-прикладное искусство интересны, так как существуют в одном-единственном экземпляре. Будут люди, которые хотят это купить, и будут люди, желающие это создавать.
Всё-таки построенный в «Майнкрафте» замок нельзя вынуть и поставить на стол.
Кстати, раз вы упомянули гейм-индустрию. Как относитесь к компьютерным играм?
Когда получается, играю. Восемь лет назад прочитал статью об энтузиасте из Финляндии, который три года подряд играл во вторую «Цивилизацию». Прочитал — и пол-отпуска провел за второй «Цивилизацией». А один студент у меня писал дипломную работу об изобразительном искусстве в компьютерных играх и рассказывал, как для Assassin’s Creed цифровали Париж и Рим.
Кстати, после пожара в Нотр-Дам-де-Пари многие говорили, что Assassin’s Creed Unity, где действие происходит в Париже XIX века, — последняя возможность прогуляться по собору.
К счастью, собор не настолько сильно пострадал. Но здорово, что индустрия развлечений подпитывает интерес к культуре. Человек сначала играет, а затем начинает глубже интересоваться какими-то вещами. Очень приятно, что люди, играющие в World of Tanks, приходят в музеи, чтобы узнать больше о Второй мировой.
Можете привести примеры компьютерных игр, которые, по вашему, являются произведениями искусства?
Хороший вопрос. Есть один проект, который меня поразил. Инди-игра на Playstation — The Unfinished Swan. Там вы находитесь в абсолютно белом пространстве, и ваш единственный инструмент — это чернила, которыми вы «окрашиваете» окружающий мир, становясь его создателем. На мой взгляд, эта игра — произведение искусства. А так… Не могу найти время, чтобы Fallout 4 пройти.
В начале XX века модернисты начали переносить достижения высокого искусства в быт. Так появился дизайн, в том числе, дизайн предметов. Продолжает ли эту линию, скажем, Apple, который позиционирует iPhone как произведение дизайнерского искусства?
iPhone ведь уже введён в Нью-Йоркский музей искусства и дизайна в этом качестве. Стив Джобс, изобретая технологические новинки, стремился, чтобы они не были просто функциональными вещами. И вся компания с тех пор несёт в своей работе такую идею. Является ли iPhone произведением искусства? Первый — безусловно, потому что он был революционен. Он был game changer.
«Можно „заглянуть“ с помощью лазера под первый слой краски на холсте»
Что касается прикладной роли высоких технологий в сфере искусств: системы освещения, контроль влажности в музеях, инструменты реставрации. Происходят ли качественные изменения в этой области?
Был интересный проект, о котором рассказывал немецкий канал ZDF. После падения Берлинской стены в 1989 году служба немецкой госбезопасности «Штази» начала уничтожать архивы. Но архивов было столько, что сжечь все документы не удалось, и что-то просто рвали. Позже Институт Фраунгофера разработал программу, чтобы прочитать эти отрывки. Остатки документов были собраны, а система сканировала и собирала из них паззл. С 2003 года таким образом было восстановлено какое-то чудовищное количество документов.
Естественно, что развиваются технологии, которые способны анализировать «подпись» художника — текстуру картины. Скажем, уже можно «заглянуть» с помощью лазера под первый слой краски на холсте.
Важнейшую роль среди технологий в искусстве играет оцифровка. В Национальной библиотеке стоит уникальный сканер, который позволяет сканировать древние книги, не повреждая их.
Но, например, специфика работы реставратора — в том, что он имеет дело с материалами, из которых сделана картина. Если это темпера на яичном желтке, значит, он будет работать с темперой на яичном желтке. Технологии же скорее позволяют лучше проанализировать проблему.
Как проект «Арт-Беларусь» взаимодействует с миром высоких технологий?
Для нас высокие технологии — это инструмент популяризации нашей коллекции. Первое, что мы сделали в этой области, — это мобильное приложение для выставки «Время и творчество Льва Бакста». Приложение разрабатывала белорусская компания Science Soft.
Следующим этапом в данном направлении стала выставка «Дорогами Скорины». Мы купили книгу Франциска Скорины, оцифровали её совместно с Национальной библиотекой и сделали печатную мастерскую в 3D с интерактивными элементами.
И мы с радостью принимаем предложения о сотрудничестве от художников, которые работают с высокотехнологичными проектами.
Сейчас вы проводите фестиваль «Арт-Минск». Там будут технологии?
В фестивале участвуют 16 столичных галерей, и все они тематически очень разные. В течение месяца мы будем показывать искусство совершенно разных направлений: от классических натюрмортов до инсталляций. Мы не ставим ограничений и по формату работ — разве что не будет перформанса, потому что нет площадки для показа таких вещей.
Это некоммерческий проект, принять участие в котором может художник любого возраста. Например, один из наших авторов — это семилетний мальчик.
Наша главная задача — показать многообразие искусства.
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.