По случаю начала нового учебного года dev.by поговорил с преподавательницей ФКСиС БГУИР Галиной Даниловой, ассистентом кафедры программного обеспечения информационных технологий (ПОИТ, читаемые курсы: дискретная и вычислительная математика, основы алгоритмизации и программирования) о разумном, добром и вечном. А именно — о долгом пути из Норильска в Минск, программистах на «Интеграле» 80-90-х годов, поколении Y на университетской скамье, светлой и тёмной стороне гика, софте с душой и о том, знает ли Siri ответы на вечные и/или проклятые вопросы.

Читать далее

Норильск: девочка, выросшая на кухне у математиков

— Немного моей личной истории: моя бабушка — из поволжских немцев, в 1941 году их выселили из Камышина с Волги, семью разделили. Часть отправили в Казахстан, часть в Сибирь, в Хакасию. Поэтому родилась я в Казахстане, в детский садик ходила в Хакасии, в школу — в Норильске.

А всю оставшуюся жизнь провела в Минске. Прилетела за 5 тысяч километров поступать в Минский радиотехнический техникум. Знаете, там у меня впервые случилось ощущение дежавю, как будто я уже ходила по этим ступенькам.

В норильской школе учителя математики менялись каждый год. Все скажут, что это плохо, но не в моём случае: это были ярчайшие личности, а их уроки — это было больше, чем математика. В те времена мы дружили с учителями, я выросла на кухнях у своих математиков — пока мама работала, проверяла домашние задания своих одноклассников, меня кормили, опекали. С этими учительницами дружу до сих пор, они мне как вторые мамы. Заезжаю к ним в гости в Москву и Одессу; поговорить с ними за чашкой чая — это как духовная практика: есть опыт, который передаётся только при личном общении.

Мир цифр я просто обожала, но быть бухгалтером с золотой медалью — как-то не ахти. Поэтому я выбрала программирование.

5 тысяч километров до радиотехнического техникума  

Почему Минск? В Красноярском крае проходила Олимпиада народов СССР, хоккеистов отправили в Норильск, и за нашей школой была закреплена команда из БССР. А потом моя подружка поссорилась с мамой и говорит: поехали поступать после 9 классов! Она хотела быть актрисой, а я — программистом, но в одном городе всё-таки полегче. Полистав справочник советских учебных заведений, наша учительница математики сказала: Галя, знаешь, в Беларуси всё-таки спокойней всего.

Подружка-актриса так никуда и не поехала, к слову.

За год до Минска я успела слетать в Ленинград — город, конечно, волшебный, но техникум на территории старого питерского завода производил гнетущее впечатление. Три с половиной года в этих мрачнейших дореволюционных стенах из красного кирпича? Ну уж нет.

В Минске опять повезло с учителями: всё, что я знаю в профессии, — благодаря моему преподавателю программирования Леониду Викторовичу Назарову. Удивительный человек, который всю жизнь преподаёт, с невероятным терпением и чувством юмора. Уму непостижимо, как он справлялся с группой из 30 девочек, — 4 пары программирования подряд, мозги закипают! Всю мою жизнь я на него равняюсь.

Как сейчас помню наш кабинет в техникуме на 4-м этаже — тогда ведь не было компьютеров в кабинетах, только парты. Там Леонид Викторович однажды сказал такую вещь: только представьте, вы на клочке бумаги что-то пишете, а машина вас слушается и делает. Это чудо — из воздуха, из ничего. Вот и до своих студентов я теперь пробую достучаться через это чудо.

А Валентина Ивановна Власова, например, рассказывала математику через всё: Хрюшу и Степашку, «Науку и жизнь», «В мире животных», падающий листок — это ведь тоже какое-то уравнение. Формулы оживали, математика задышала, и за это ей можно было простить что угодно.

Программисты 1980-х на «Интеграле»: значимое, уважаемое дело

Поскольку техникум закончила я без единой четвёрки, мне предложили СКТБ ПО «Интеграл» и общежитие. Устроившись, я, как и большинство одногруппниц, выбрала мехмат БГУ. Там мы уже вели себя с преподавателями как большие и важные профессионалы.

Со старта получала больше обычного инженера: с красным дипломом зарплата сразу на 10% больше, плюс прогрессивка на «Интеграле» — 33% .

21-й отдел программистов в СКТБ был огромный — 200 человек; сектор, где я работала, — 50 человек. «Интеграл» славился своими качественными микросхемами, а наш сектор разрабатывал ПО для моделирования таких микросхем — чтобы не тратиться на эксперименты на готовых партиях. Моей дипломной работой в БГУ было моделирование поведения сложного элемента. Это был интереснейший исследовательский проект, пришлось за 2 месяца выучить новый язык (Pascal, до этого писали на PL/1) и освоить новое ПО (перейти с больших машин EC-1032 на персональные компьютеры ЕС ПЭВМ), написать программу и получить результат.

Программистом я проработала 10 лет, с 1986-го по 1996-й. Я очень любила то удивительное время, ту насыщенную жизнь. Помню, наш сектор завершал сложный проект, очень поджимали сроки; народ сидел почти сутками в вычислительном центре по две-три смены подряд. А я носила бутерброды, чтобы люди как-то продержались, хотя завал был не в моей части. Было ощущение того, что мы делаем значимое, уважаемое дело. Люди горели на работе; в этой профессии нельзя было отсидеться.

У программистов уже тогда были гибкие графики: мы могли работать и в первую, и во вторую смену. А я иногда просила третью — и даже работала ночью не одна. Вход тоже варьировался: можно было входить с 7.00 до 9.00. Общежитие рядом: один раз слегка проспала, проснулась в 8.51, а через 9 минут была на проходной.

А потом всё начало сворачиваться и сокращаться. В середине 90-х женщины-программисты с детьми, работавшие на «Интеграле», после сокращения стали расслаиваться — кто в бухгалтера, кто в учителя.

К этому времени у меня уже было двое детей; семью и без того стало трудно совмещать со сложнейшей работой. У старшего сына были проблемы со здоровьем, мы многие годы боролись за его жизнь.

Преподавание: младший сын как тренажёр

Как-то на выпускном балу в МГВРК я сказала студентам, что специалистом меня сделал учитель программирования, а преподавателем — мой младший сын. То, что он вытворял, ни один студент не повторит, даже если очень постарается. Такой тренажёр!

В 2000 году я пришла работать преподавателем в техникум стройматериалов на улице Уманской. Сначала было очень тяжело — слишком сильное нервное напряжение. Как говорила моя учительница: ты же отличница, ты не понимаешь, что такое «не мочь». У тебя всегда получалось, просто, как щелчок пальцами. А с преподаванием получилось не сразу.

Но с какого-то момента преподавать стало интересней, чем писать программы.

Диссертация: как сделать так, чтобы студенты учились?

Почему-то школа и университет у нас — это разные миры, между которыми Тихий океан, как между Беларусью и Америкой.

После школы дети обычно очень построенные, не умеющие самостоятельно мыслить. Умеют хорошо сидеть и в основном молчат. На вопрос «что не понятно» — ничего не понятно. На лекциях другая крайность — чего они только не делают! Бывало, выстраивали локальную сеть и играли в игрушки. Не умеют слушать лектора так, как мы умели в прошлом веке. «Трудно, когда тексты без картинок», как говорила Алиса в Стране чудес.

Вот парадокс: они не знают даже, чего они не знают. Простой пример: в прошлом году спросила, знают ли они Pascal. Знаем, говорят! Оказалось, они знают это слово. «Знаю слово» и «знаю» у них одно и то же. Да что говорить, если не все знают, зачем они пришли в БГУИР. Первая сессия: о-о, мы в БГУИРе, ах! Вторая: мы в БГУИРе, да. Третья: ну, мы в БГУИРе, и чё? Если к концу 2-го курса человек не может ответить себе, зачем он здесь, то всё. Сразу нарастает невыносимая тяжесть бытия: лабораторные не сдаются, «преподы» придираются.

И я стала думать, как сделать так, чтобы у студентов не было квадратных глаз, а была живость ума и тяга к знаниям. Как сделать так, чтобы они включились в игру? Теперь это стало фундаментом моей диссертации. Моя задача — разработать систему, в которой студент является активным элементом, автоматизировать её и разработать критерии эффективности для такой системы (и ей подобных).

Подсматривала и подслушивала разные преподавательские идеи со всех сторон; придумала несколько простых и эффективных инструментов (вроде оценки своей работы и работы товарища, защиты лабораторных в паре). Позвала старшекурсников на занятия, чтобы помогли младшеньким избавиться от «непоняток» — ведь первый курс смотрит на них, как на богов, владеющих неизвестным искусством управления космическими кораблями.

И процесс пошёл бодрей.

Программы с душой vs программы-отмазки

Ладить со мной, надеюсь, просто. Один мой студент, пытаясь сдать лабораторную (а я её упорно не принимала), сетовал: никак не могу понять, чего вы от меня хотите! В конце семестра его осенило: я понял, вам нужно, чтобы программы были с душой. Это правда: я не люблю формальных программ-«отмазок».

До сих пор помню две курсовые работы: ребята-первокурсники реализовали 3D-модель кубика-рубика разными способами — один через математические модели, матрицы, а второй через OpenGL.

Игра и фантазия важна даже в простых вещах вроде студенческого доклада на паре, потом это всегда вырастает в нечто большее, учит преодолевать трудности играючи. На дискретной и вычислительной математике студентка переоделась в прусского кайзера, чтобы рассказать о знаменитой проблеме семи мостов Кёнигсберга. Как пройти по всем мостам, не проходя ни по одному из них дважды? Помните, немецкий математик Леонард Эйлер доказал, что это невозможно, а кайзер Вильгельм сказал, что решит эту задачу за полторы минуты? И нарисовал восьмой мост на карте, который с тех пор зовут его именем. А в прошлом году был доклад про «задачу о рюкзаке» (одна из NP задач комбинаторной оптимизации) — в виде сказки с музыкальной заставкой из «Звездных войн».

Тёмная и светлая сторона гика

Прирождённых технарей, которых в народе называют «гиками», человека три на группу из 30 человек. Это с учётом того, что у меня обычно остаточные группы, последние по рейтингу и проходному баллу.

И не скажу, что с ребятами-гиками (как и с первыми по рейтингу группами в целом) просто. Вообще непросто. Бывают короны на головах, а человека с короной очень трудно учить. Бывает пренебрежение к преподавателю, чего вообще не должно быть никогда. Но именно такая сильная группа на потоке вдохновила меня, когда я ещё только пришла в БГУИР: один из них, чтобы сдавать лабораторные по дискретной и вычислительной математике, разработал свой язык программирования Т++, в котором эти лабораторные были простыми функциями.

В Норильске можно спорить с учителем, а в Минске — нельзя?

Одним из моих опасений, когда я оказалась «по другую сторону экрана», среди преподавателей, была классическая преподавательская деформация. Это ведь очень легко — отличить преподавателя от других людей. Как правило, его невозможно остановить, когда он говорит. Чаще всего — с позиций «я всегда прав», «я всё знаю». Смешная позиция, особенно в нашей специальности: ты не можешь всё знать. Я очень боялась, что это произойдёт со мной.

В Норильске я привыкла спорить с учителями, исправлять их: нет, Галина Петровна, с этого места немножко иначе! Там не было проблемы в том, что учитель может ошибаться, если он решает не с листа и отвлекается на класс. А в Минске это почему-то оказалось проблемой.

Мне же, наоборот, хотелось показать детям, что это не обязательное условие — быть со мной согласным.

Миллениумы: тонко устроенные дети чаще рвутся  

В 80-х-90-х мы были в чём-то одинаковы, и учить нас можно было одинаково. А с поколением Y так не получается. Все 30 человек в группе такие разные, что по-хорошему для каждого надо бы читать отдельный курс. Дети стали как-то более тонко устроены, рваться стали чаще. Важно понимать, что это люди — ещё не очень большие люди, но от этого их проблемы не становятся меньше.

Я пытаюсь почувствовать, когда человеку трудно и нужна помощь, а никто не видит, все очень заняты. Мне больше ценно вот это — быть человеком. Если нужно — телефоном доверия в трудную минуту по любому поводу. Знаете, когда-то в моей записной книжке студентки-заочницы мехмата БГУ был домашний телефон преподавательницы по матанализу: в те времена не было стены между учителем и учеником. Как-то роднее мы были, что ли.

«Программист за две недели» как анекдот

Беларусь очень удобное место для ИТ-бизнесов: исторически и географически она всегда была местом дислокации мозгов. Большие зарплаты в ИТ — это сильный и яркий сигнал для этих мозгов: мол, идите к нам. Впрочем, то, что мы называем большой зарплатой, где-то большой зарплатой совсем не считается.

Когда вижу рекламу в метро «За две недели сделаем из вас программиста», мне смешно, это больше похоже на анекдот.

Проработав 10 лет программистом, проучив около 15 лет будущих программистов, я-то понимаю, что сделать программиста за 2 недели можно только из программиста. Как говорил один из моих учителей, если программист читал пятитомник Кнута «Искусство программирования», то с ним есть о чём поговорить. Это — искусство, как рисование. Учёный секретарь нашей кафедры как-то заметила: когда ребята идут в худшколу, они как минимум уже пробовали что-то рисовать. Почему же, идя на ПОИТ, многие не владеют красками программирования и знают в лучшем случае названия языков? Поколение Y хочет всё и сразу, как в сказке, небольшие зарплаты их не устраивают. На этом и играют рекламщики.

Не все понимают, что за большой зарплатой программиста стоит большой труд головой. И неплохо бы тренировать тело, чтобы отсидеть 8-10 часов за компьютером и потом быть в состоянии ходить, а не как космонавт после состояния невесомости.

Имидж преподавателя: как держать лицо так, чтобы оно не треснуло

Не думаю, что преподавательский имидж можно создать. Ты всё равно не сможешь притворяться; если держать лицо при наших нагрузках по 10 часов — оно треснет.

До того, как я стала прибегать к помощи студентов, выматывалась безумно. И как-то за полночь забрела на сайт с отзывами о преподавателях кафедры. Как говорится, чёрт дёрнул. Помню один из них наизусть: «Данилова — самый неадекватный преподаватель кафедры: то добрая и ласковая, то бесится». Прочитала и так расстроилась, дня три переживала. Но за эти три дня решила, что это самый лучший отзыв, который мог дать рассерженный студент. Ведь обычно, если студент считает, что у преподавателя есть привычка беспричинно выходить из берегов, то он не может заметить «доброты и ласки».

Это были времена, когда я ещё не умела управлять учебным процессом, — 170 человек сдавали мне каждый по 4 лабораторные в декабре перед самой сессией. Какой это был декабрь! Такое не забывается. Уже буквы плывут перед глазами, из еды — 2 чашки кофе за день, а студенты недовольны и не заканчиваются.

Трудно быть по-настоящему честной, не держать лицо, а сказать: ребята, я устала. В какой-то момент забота стала взаимной: студенты говорили «что-то заработались вы, давайте мы поможем, а вы выпейте чашечку кофе». В этом нет панибратства: все знают, что я очень строгий преподаватель, и если что-то нужно сделать, то нужно. Потом ребята спрашивают: Галина Владимировна, вы подобрели? Ну конечно!

Спор, который стар, как мир

Споры про «инертную систему образования» стары, как мир. Да, процесс передачи знаний сильно изменился после 1991 года. Это видно даже на примере моих сыновей: разница в возрасте всего лишь два года, но старший будто учился в СССР, а младший — в Беларуси. Система образования застыла, и для этого есть много причин: несовершенное компьютерное обеспечение, недостаточная подготовка специалистов, рассеянное внимание детей и беспокойство их родителей, которые переживали сложные времена перемен. Об этом можно говорить бесконечно, но незачем: расстроимся, а сделать ничего не сможем.

И да: дети меняются быстрей, чем средства обучения. И в некотором смысле с этим ничего не сделаешь — пока разрабатываются новые педагогические концепции, у этих детей родятся совсем другие дети.

Главное ведь в другом. Скажу фразу своего Учителя: всё, чему мы должны вас тут научить, — учиться.

Ещё пару лет назад разные компьютерные фирмы отбирали себе «полуфабрикаты» только с 3-го курса; сейчас отбирают уже и со 2-го. Почему же они не приходят на первый курс или в школу? Потому что 1-2 курс — это невидимый миру труд преподавателей, которые готовят студентов к профессиональному взрослению.

Почему фонду Сороса было дело до учителя из Тьмутаракани?

Одна моя ученица пошла в программисты, хотя больше всего хотела стать учителем математики и директором женской школы. Но — это же не престижно, ну что такое этот преподаватель! Я говорю: стоп-стоп, посмотри на меня, со мной что-то не так?

Когда я работала в радиотехническом колледже, на первом курсе мальчик выиграл международную олимпиаду в Сингапуре по физике или математике. А деревня, откуда он приехал, сущая Тьмутаракань. Почему так мало внимания учителям, которые продолжают готовить звёздочек где-то в глубинках?

Когда в Беларуси был фонд Сороса, они проводили в университетах опросы, кто из школьных учителей оказал на студентов сильное влияние. И по этим опросам были отобраны учителя, которым выплатили стипендии и предложили поехать на стажировку. Фонд пошёл в школы городов и глубинок, чтобы поддержать учителей, которые вдохновляют и будут вдохновлять детей. Зачем это Фонду, казалось бы? И почему кроме него это никому не нужно?

Тепло Севера: история, которая вряд ли случилась бы в Беларуси

Скучаю ли я по Северу? До сих пор вспоминаю белые ночи в Норильске; мы гуляли по крышам, пока родители спят. Город очень холодный, а воспоминания очень тёплые. Единственный способ не замёрзнуть — человеческое тепло; там удивительная тёплая атмосфера, куда бы ты ни пришёл. Люди на севере другие — они очень яркие, не «завуалированные», там про человека сразу всё ясно. Если он недоволен и топает ногой, это слышно долго и далеко; если он покупает апельсины, то от 2 до 10 кило за раз.

Была там больше 15 лет назад, ещё в прошлом веке, когда умерла мама. Очень много людей тогда поддержало, знакомых и незнакомых, просто удивительно.

Заехала в гости к ученику из Талнаха, это 30 км от Норильска. А рядом с ним жила моя подруга детства, с которой мы сто лет в одном доме прожили. Пришли с учеником к ней вечером, стучим, мужской голос спрашивает: кто? Я Галя, приехала из Минска, хочу повидать Свету! Открывает её муж и говорит: Света на материке, заходи в гости. «Но я не одна, а с учеником». — «Да хоть с целым классом»! И это говорит мужчина, которого я никогда не видела. Он положил на стол всё, что было в холодильнике — сгущёнку, рыбу, ягоды, а потом предложил сделать Светке сюрприз — позвонить на материк.

Не представляю такую историю в Минске, а жаль.

Как слова превращаются в ярлычки на десктопе

Мой учитель программирования говорил, что у него есть любимые и нелюбимые темы. А для меня главное — сделать акцент на понятиях, независимо от темы. Правда в том, что многие понятия, особенно самые простые и важные, утратили свою суть и смысл, от них остались одни ярлычки. Глубинное понимание уходит.

Программист должен знать математику, — несмотря на то, что есть разделы программирования (допустим, веб), её не употребляющие. Математика не создавалась как искусство ради искусства, а была очень практична, — с её помощью делили самое ценное, землю. Это уже потом она невероятно разрослась и стала малопонятна для «простых смертных». В процессе изучения забылись корни, этот изначальный смысл «науки для жизни».

До смешного доходит — решаем уравнение, и я внезапно спрашиваю: а что мы ищем? Пауза. Вот найден какой-то ответ — мало того, что студент не помнит, о каких единицах измерения речь, так он ещё и не знает, единственное ли это решение, или решений может быть много, или их может не быть. А если решения нет, то что из этого следует: его нет при конкретных условиях или не существует вообще? Очень боятся сделать самостоятельные выводы. Вот какая-то цифра получилась, слава богу, какое облегченьице — и точка. А что мы вообще искали и зачем? Калькулятор получается, а не студент.

С программированием попроще: тут мы хотя бы знаем, для чего делаем. Но именно математика учит мыслить глобально и глубоко, избегать «ярлычков».

Скажу не относящееся к делу: сегодня даже такие сильные слова, как любовь и ненависть, как-то выцвели, в них мало вложено смысла. Такое уж время — остались за большинством слов одни ярлычки.

Быть или не быть, Siri?

То же самое со знаниями: они всегда под рукой, в Google, но знает ли Google ответы на все вопросы? Что такое математика, что есть уравнение, решение? Что такое вообще жизнь, человек, что такое Я? Знает ли Siri, зачем тебе быть программистом? И вообще — быть или не быть?

А если приходится столкнуться с новой темой и порассуждать, на человека накатывает большой школьный страх: а вдруг скажу не то, что от меня ожидают? Скажи!

Фото: Андрей Давыдчик.

Место солидарности беларусского ИТ-комьюнити

Далучайся!