Наш материал о программисте-ветеране вызвал бурные споры о том, выталкивают ли возрастных программистов из минских ИТ-компаний или всё-таки нет. 67-летний Владимир Константинович Сидорик, ведущий инженер-программист ООО «Рухсервомотор» (разработка и изготовление прецизионных координатных систем на технологии прямого привода), проработал в компании 25 лет и уже, пожалуй, не прочь уйти на пенсию, «но просят ещё поработать». В профессии он с 1971 года, наблюдал её становление, программировал на редких языках и принимал участие в разработке уникальных проектов. Об этом и многом другом он рассказал корреспонденту dev.by.

Читать далее

Путь к знаниям: 15 км на мопеде

Восьмой класс я заканчивал в деревне на границе поля и болота. До большой школы в Зельве было 15 км. Летом ездил туда на мопеде, когда он испортился — на велосипеде, а зимой жил на квартире.

Не собирался я в математики! Интересовали меня совсем другие вещи — механизация, строительство. То, что можно руками потрогать. Я всё-таки человек дела. Но судьба распорядилась по-другому: у нас был хороший учитель, подсовывал правильные книжки, и к 10-му классу я добрался до республиканской олимпиады. Там-то меня и соблазнили.

1971 год можно считать началом начал — состоялся первый выпуск факультета прикладной математики БГУ, профессия программиста становилась если не массовой, то уже значимой.

Большинство выпускников распределили в программисты. Мы, конечно, и машин к концу 5-го курса ещё толком не видели. В те времена они занимали большие залы, модем был с прикроватную тумбочку, стойка дисковода с диском объёмом в 29 Мб — как стиральная машина. Практические занятия по вычислительным методам проводили на механических арифмометрах «Феликс». Университет дал нам образование, но не успел научить программированию. Всё программирование для моего поколения — это непрерывное самообразование.

Эти кодировщики — тьфу, чёрная кость

В то время программирование держалось на трёх «китах»: НИИ ЭВМ (он и сегодня ещё есть), Центральный научно-исследовательский институт организации и техники управления (ЦНИИТУ, сегодня про него уже не так слышно), Научно-исследовательский институт средств автоматизации (НИИ СА, частично он был закрытым учреждением). Они пропускали через себя основные кадры, доучивали их. Кто-то закреплялся, кто-то переходил на повышение в вычислительные центры (как их тогда называли), которые создавались при всех министерствах и крупных заводах.

А я попал в Академию наук Беларуси, в Институт математики. Он ковал научные кадры, которые даже между собой умудрялись спорить, кто тут математик, а кто нет, ну а программистов они и за людей не считали. Эти кодировщики — тьфу! Чёрная кость.

Я бы там совсем зачах, если бы на глаза не попалась статья А.П. Ершова «О человеческом и эстетическом факторах в программировании» 1972 года. Тут, к примеру, хорошо написано про эстетику в программировании: когда художник что-то красивое делает, это сразу видно, а вот внутреннюю красоту программы может постичь только автор-программист, это что-то очень личное.

А ещё в этой статье поднимается много проблем (40 лет назад!), актуальных и сегодня. Например, об управлении программными проектами, о сочетании элитарности системного программирования с массовым программированием, большом разрыве между почти сделанной и полностью сделанной работой. О том, как сохранить производительность труда программистов после 50 лет. Как её сохранить? Сложно!

Пороки не выбирают

В начале своей трудовой деятельности отец спрашивал у меня: ну как работа, лёгкая или тяжелая? Я ему отвечал: представь, что тебе целый день надо играть в шахматы и стараться выигрывать в каждой партии. «Тяжелая, значит!» — ответил он.

По праздникам в те времена веселились по-другому — вырезали из газет коллажи, рисовали шаржи друг на дружку. Когда у меня дочка родилась, коллеги нарисовали такую картинку: мы сидим всей семьёй, и дочка спрашивает: мама, правда, что наш папа программист? На что мама отвечает: пороки не выбирают.

Женщины-первопроходцы, кодировавшие в восьмеричных кодах

Единственное, что меня по-настоящему заинтересовало в Институте математики, — там писали первый транслятор с Алгола-60 для машин «Минск-22». Позже я участвовал в разработке трансляторов с АЛГАМС для «Минск-32» и ДОС ЕС ЭВМ.

Я и сегодня встречаюсь с теми женщинами-программистами, которые кодировали в восьмеричном коде эти программы-трансляторы. Это требовало неимоверных усилий! Они были настоящие первопроходцы.

Потом НИИ ЭВМ выпустил русский вариант одного из старейших языков программирования Кобол. Несмотря на критику, он сыграл свою роль — привлёк в программирование много новых людей. В программисты шли учителя, вечерники и заочники. Не хватало рук и голов! Как и сейчас. Всё бурно развивалось, но мы и подумать не могли, что оно разовьётся так быстро, изменит мир.

Примерно тогда же началась разработка Единой системы ЭВМ (ЕС ЭВМ). До сих пор идут споры, нужно ли было выпускать машины ЕС, копируя архитектуру мейнфреймов IBM S/360. Может, это было плохо для НИИ ЭВМ, разрабатывавшего «Минск-32», но для страны — большой шаг вперёд! Всё стало доступно — и языки программирования, как во всём мире, и системы программирования, DOS, развили систему виртуальных машин.

Внедрение «Минск-32» в Болгарии и первый стакан кока-колы

Повезло: в первый же год работы послали за границу. Трое наших, все лет на 5-10 старше меня, должны были ехать внедрять «Минск-32» в Болгарию, но моего руководителя дипломной (как раз по этим машинам) забрали в армию. Пришлось его заменить. Из СССР выехать за границу — это было на грани фантастики. Собеседования в комсомоле, парткоме, до райкома партии доходило, полное медобследование от пяток до макушки! В космос так не собирали.

8 месяцев провели в Болгарии — внедряли программное обеспечение «Минск-32», читали лекции по операционной системе «Диспетчер», по ассемблеру и русскому варианту языка Кобол.

Между тем к отцу в глухую деревню приходил участковый и про меня расспрашивал. Только когда я вернулся, он догадался, что тот приходил по заданию КГБ.

Курица не птица, Болгария не заграница, но в 1971 году я впервые попробовал там колу. Пью до сих пор. Все говорят — вредно, а я пью.

«Планар»: нормальная инженерная работа с железом

К 1980-м в Союзе должны были уже построить коммунизм. Если честно, в коммунистические отношения между людьми я не верил даже подростком в 6-7 классе. Утопия — на то и утопия.

В начале 80-х перешёл из одного проектного подразделения Центрального статистического управления (ЦСУ), где работал к тому моменту, в очень солидную по тем временам фирму — «КБТЭМ», позже государственный научно-производственный концерн «Планар». Они как раз начали внедрять в свои машины первый 8-битный микропроцессор Intel 8080 (позже 8086) для сборочного оборудования микроэлектроники. В каком-то смысле там я вернулся к истокам: пришлось «спуститься» опять на ассемблер. Коды выдавались на перфоленту, затем программу вводили в микропроцессор и отлаживали с ручного пульта.

Наконец я нашёл то, что искал: это была нормальная инженерная работа! Работая с железом, понял, что такое программа и как она управляет станками.

Из госконторы — в свободное плаванье

В годы застоя мы думали, что Брежнев навсегда, а оказалось — даже он не вечен под луной. Похоронили несколько первых секретарей — и началась перестройка.

Я всегда был беспартийный, в Союзе даже начальником отдела нельзя было стать без партбилета. А при Горбачёве разрешили. Более того, стало модно выбирать начальников! Настоящие выборы — несколько кандидатов излагали перед коллективом свою избирательную программу. И меня выбрали начальником отдела в 60 человек. Мы и начальника отделения (500 человек!) так выбирали. Весёлое было время!

...Шёл 1989 год — кризисом ещё не пахло, заказы были, бросить стабильное предприятие, которое снабжало «Интеграл» и московские заводы электроники, мог только сумасшедший. Но говорю же, время было такое, в воздухе что-то витало! И мы — горстка «сумасшедших», человек 10-15 конструкторов, электроников, программистов — ушли в свободное плаванье. Это был целый скандал.

Нас соблазнил сотрудник «КБТЭМ» Евгений Иванович Белявский, организовавший научно-исследовательский центр. Это был активный человек, лауреат госпремии, кандидат технических наук, внук известного чекиста-партизана.

Трагедия на стройке как финиш и новый старт

Мы брали списанные станки (частное предприятие, денег нету!), восстанавливали механику, вместо больших «шкафов» ставили свои системы управления (они до сих пор работают). Сначала я делал программы в DOS, позже несколько человек перевели те идеи в Windows, затем я продолжил всю разработку под Windows. Правда, Windows я занимался уже после 50 лет — то есть очень-очень поздно.

Вообще в 90-е программистам пришлось туго, многие уходили из профессии. Но всё равно — после той коммунистической тягомотины это было прекрасное время! Нашему поколению, я считаю, повезло жить во время надежд. Мы мало что имели, радовались 10-летней иномарке, но у нас были надежды, которых сейчас нет.

До 1995 года мы были на подъёме. Почти достроили один инженерный и один производственный корпус в посёлке Раубичи, нам выделили там же 40 участков земли — целая улица для сотрудников!

И тут случилась трагедия: сторож на нашей стройке убил нашего руководителя. Из-за машины Opel Kadett Karavan. Остались мы у разбитого корыта, по уши в долгах.

Обложка для нового паспорта вместо «Пагонi» и папки для госслужб

Пришлось начать с нуля. 1995-1996 — самые трудные годы. Появились новые лидеры. Где-то повезло, где-то работали не покладая рук, взяли измором. Сейчас у нас под 180 человек с производством.

Чего только мы ни делали — линейные шаговые двигатели, синхронные моторы, на их базе гравировально-фрезерные машины, разные водорезки (струя воды под 3 тысячи атмосфер и меленький песочек, который режет металл до 50 мм).  

Когда в 1995 году в Беларуси прошёл референдум, Дом печати заказал у нас машину, чтобы изготовить штамп для обложки нового паспорта, вместо прежней «Пагонi». Такой вот исторический момент был! На этих машинах и сегодня делают много различных официальных папок для президента и госслужб.

Единственный человек, программировавший на OCAM-2

В пору больших ЭВМ была актуальна тема распараллеливания задач и вычислительных процессов на машине. Мой однокурсник защитил кандидатскую в области параллельного программирования. В рамках научной работы он изучал и язык программирования OCAM-2. А мне посчастливилось программировать на нём! Позже при встрече он удивлялся: ты, наверное, единственный человек в Беларуси, который на этом языке программировал!

Это был язык для программирования транспьютеров, в структуре которых на аппаратном уровне присутствовали механизмы синхронизации параллельных процессов и средства создания однородных многопроцессорных систем. Кстати, нижний уровень управления нашими фрезерно-гравировальными станками в Доме печати реализован на двух таких транспьютерах.

Редкий вид «олигарха» и лазерные машины

Сегодня наша основная продукция — машины лазерной резки, которые выпускаем уже лет 10. Надо видеть, как наши лазерные машины режут сталь до 20 мм!

Верхний уровень, интерфейс с оператором и общее управление машиной — это софт, которым я теперь и занимаюсь. Программы для таких машин генерируются в пакете, который мы покупаем у израильской фирмы, там работают наши бывшие советские ребята. Листовой раскрой, обработка труб — это у них хорошо получается. Чертежи вводятся в их систему, они выдают нам технологическую программу, а мы выполняем эту программу на нашей машине лазерной резки. При выполнении таких программ раскроя мы решаем много вспомогательных задач — параметры резки, аварийные ситуации, много чего. Эта оболочка разрабатывалась много лет, работает под Windows (первые работали под DOS). Где-то 800 страниц, если посмотреть — целый томик. Выкинешь строчку — уже ничего не работает, как в песне.

Поставляем лазерные машины в Беларусь и Россию, теперь хотим завоевать американский рынок, так что скоро погрузим эту большую 6-метровую машину в контейнер и отправим за океан.

Изначально оптоволоконными лазерами занимался коллектив под руководством учёного-предпринимателя из России Валентина Павловича Гапонцева. Пережил 90-е в Европе, потом уехал в Америку, но не потерял связей на родине. Его предприятие совершило большой прорыв в лазерных технологиях. Сейчас у него компания во Фрязино и в США, больше половины рынка лазеров во всем мире контролирует. Один из тех богатых людей России, который не украл нефть, не паразитирует на газовой трубе, не продал водку, а заработал миллиард собственным умом. Редкий случай успешного бизнесмена от науки. Теперь хочет вкладываться в интегрированные решения, лазерные машины, и сотрудничать с нами.

Не путай командировку с эмиграцией

Эмигрировать — ну что вы! Я генетически не предрасположен к отъезду. Мой дядька из Западной Беларуси служил в польской армии в 1939-м, попал в плен, всю войну пробыл у бюргера в Германии на подсобных работах. И вернулся домой, хотя там уже был Союз! А хозяева, к слову, предлагали остаться, с видами на их молодую дочь.

Мир я немножко повидал, но уехать никогда не пытался. В 1995 году мы начали «освоение Германии», как я это называю. С немецкими фирмами нас свёл бывший работник КГБ, который потерял работу, как Путин, и тоже искал себя. Софт туда у нас не получился, но двигатели получились. Объехали всю Германию — Франкфурты, Бадены. Смотришь: ну до чего же люди дошли! Машины, супермаркеты! Дали нам по 50 марок (месячная зарплата), завели в магазин — покупайте! А ты стоишь с открытым ртом, как столб. А сегодня завези белоруса в Германию — только хмыкнет и скажет «в супермаркетах наших все это есть», «у нас на проспекте машины покруче!». И будет прав: белорусам престиж всё ещё милей, чем жизнь по средствам.

Теперь в командировки уже не езжу — очередь молодых, а я и так всё видел!

Меня потрясла «Споведзь» Ларисы Гениюш, моей землячки из-под Зельвы. Когда война закончилась, они с мужем решили вернуться на родину. В Чехии их забрало НКВД, привезли в Минск. 25 лет тюрьмы — поэтессе и врачу! Освободили уже при Хрущёве, поселили в Зельве, всё время под надзором КГБ. К ней писатели наши втихаря ездили. Она до сих пор не реабилитирована. А теперь Светлану Алексиевич критикуют за «мрачные краски», мол, всё в чёрном цвете описывает. Так ведь оно так и было, правда это!

Это я к чему? Родину не выбирают, как в том бородатом анекдоте про жучка.

Так выталкивают программистов в возрасте или нет?

В свою контору я вложил 25 лет жизни. Из них больше 10 лет езжу на работу за 50 км из посёлка Раубичи. За всё время мы, «возрастные программисты», не сорвали ни одной работы, всё в срок отгружено и работает. У нас неработающих машин просто нету.

Если честно, не знаю, выталкивают ли возрастных программистов из компаний — я же прикипел на одном месте на четверть века. С молодыми ребятами в прекрасных отношениях. Я бы и рад «вытолкнуться» — хочу на пенсию, сколько можно! Но просят немножко ещё поработать. До 70 хотя бы. Похоже, руководству выгодней держать меня одного, чем несколько молодых ребят с претензиями.  

У меня есть однокурсник из НИИ ЭВМ. Когда всё начало валиться, он ушёл в частные фирмы. До сих пор работает, ему уже 66. Говорю: слушай, может, нам уже стыдно ходить на работу? У меня в цеху хоть есть рабочие постарше, а у тебя же коллектив совсем моложавый! «Да, — говорит. — Может, и стыдно. Но мне нормально! Через дорогу от дома».

Мало нас таких, конечно. Надо бы собрать клуб пенсионеров-программистов.

Уйти без палочки и в трезвом уме

Нужно вовремя уйти, без палочки и в здравом уме. Как Муслим Магомаев с эстрады.

Помню, один руководитель фирмы в Германии целую философию развил: нельзя резко бросать работу — надо плавно. Я так и делаю: не езжу каждый день на работу, иногда работаю удалённо, на связи по Skype. По-моему, это идеальные условия — самоуправляемость в коллективе, доверие со стороны начальства. К счастью, я дожил до того момента, когда могу это себе позволить.

Главное — передать дело в хорошие руки. Ведь незаменимых, как известно, нет. Вопрос только в том, сколько это будет стоить. Если припрёт, можно просто купить хорошие руки за хорошие деньги.

Молодёжь, которую отодвинули «от машины»

Искренне удивляюсь белорусским айтишным фирмам по несколько сотен человек. Тот же EPAM — несколько тысяч! Я в восторге! Я ведь шёл с самого низа и знаю, чего всё это стоило. Просто радуюсь, что дожил до таких времён.

Правда, работать там не смог бы — другие знания нужны, другие ценности в коллективе. Мне приходилось всё время переучиваться — новые машины, языки, операционные системы. Но последние 25 лет я работал в одной предметной области, и сейчас это оказалось большим плюсом.

Мы, начинавшие в 70-х, ближе были к машине. Нынешние ребята хорошо программируют, но их сильно отодвинули от тех основ. Впрочем, теперь другое время, может, всем и не надо знать самый нижний уровень! На каждом уровне — своя глубина. Нормальным людям надо знать свою полоску и в этой полоске чувствовать себя человеком.

По-хорошему завидую молодым: они могут начинать с уровня, ради которого мы столько лет мучились.

«Новые русские» программисты

В сознательную жизнь — 7-8 класс — я входил с моральным кодексом строителей коммунизма. А он переписан откуда? С христианской морали. В церковь я не хожу, коммунистом тоже никогда не был, но моё отношение к людям сформировалось на парадоксальном базисе — моральном кодексе строителя коммунизма, списанном у церкви. Другими словами, стараюсь жить по совести. Не воруй, не убивай.

Я очень непритязательный, мне много не надо. Не сел бы я на джип, даже если бы были деньги. В наше время в профессию не шли за длинным рублём. В КБТЭМ наладчики получали в полтора-два раза больше, они были более ценные. А теперь зарплаты у программистов высокие. Может, это и хорошо, чтобы не разъехался народ. Моя дочка заканчивала школу в 1991, из их класса мало кто остался в Беларуси.

Можно, конечно, рассуждать о якобы высокомерии молодых программистов или о том, что они гонятся за деньгами. Но ведь, когда идёт первая волна, всегда случаются перекосы. Как в бизнесе — помните всех этих новых русских, новых белорусов? Система ценностей воспитывается на протяжении не одного поколения. Первые деньги многих испортили. Та же джипомания — отсюда. В той же Германии, чем приличный автомобиль — тем вежливее водитель. У нас, увы, чаще наоборот. Хотя в последнее время есть сдвиги в лучшую сторону, не все потеряно. И программисты, думаю, тоже успокоятся.

Вон миллиардер Марк Цукерберг уже понимает, что деньги не приносят счастья. Как поётся в песне белорусского барда Виктора Шалкевича.

Недоделанное и неувиденное

Без дела я лежать точно не буду, у меня дом и участок. Я единственный из тех 40 человек, который достроил дом и отказался от минской прописки. Строил целых 10 лет, в тяжелые 90-е. Многие вещи в нём уже старомодны, но они сделаны моими руками. В поле поставил забор из сетки. А сейчас мне звонят из сельсовета и говорят: сетка не в моде, надо бы поменять! Порчу имидж посёлку, где много серьёзных людей. Есть бывшие министры, руководители крупных заводов.

Пробовал выращивать индоуток, индеек, бройлеров, кур-несушек. Так что, если надо будет — продержимся. Да и дети с внуками не дадут пропасть, у дочки — три дочки, у сына — три сына.

Много ещё недоделанного, неувиденного! Вот летом проехались с внучкой и женой в Таллинн, а там внучка подбила: дед, давай махнём в Хельсинки! Сели на паром — и туда за 2 часа. 80 км по морю. Паром (7 этажей!) — моё самое острое впечатление после первой поездки в Германию. На палубе в супермаркете кассиров больше, чем в «Евроопте».

Жизнь — она интересная. Я часто говорю: если бы люди знали зачем живут, то давно вымерли бы. А они не знают. Просто интересно — и всё.

Фото: Андрей Давыдчик, dev.by

Место солидарности беларусского ИТ-комьюнити

Далучайся!