«Кажется, что я раб». Почему студенты идут на суицид и как помочь
СМИ узнали: за три месяца этого года как минимум трое студентов БГУИР покончили жизнь самоубийством. Писали, что один из молодых людей «сильно переживал из-за пересдач и выселения из общежития».
О том, как распознать, что человек на грани суицида, и помочь ему, devby.io поговорил с психологом Инной Задвинской.
Когда кто-то совершает суицид, окружающие часто говорят: «ничего не предвещало», «такой хороший мальчик / такая хорошая девочка». Почему молодые люди делают такой выбор?
Когда мы говорим «хороший мальчик», чаще всего имеем в виду, что он послушный, неконфликтный, ему сказали — он делает. Мы не знаем, что могло произойти, чтобы он свёл счёты с жизнью. Возможно, родители внушили ему, что он должен быть лучшим во всём — и только так он станет счастливым. Так бывает: ребёнку что-то внушают — он не сопротивляется. И вдруг в его жизни случается ситуация, когда он не лучший. Пять человек из группы тянули на 8 или 9, а получили 7 на сессии — «ну и плевать». А ещё один студент сдал на 9 — и вышел из окна. Для него «десятка» была не просто целью, а доказательством того, что он — лучший. И молодой человек в это верил, у него не было других альтернатив. Вот это и называется дезадаптивностью.
Вы написали в фейсбуке: «Когда один подросток сводит счёты с жизнью, жди, что трагедия повторится, и с (очень!) высокой долей вероятности именно в этом же учебном заведении».
Да, это известно, как эффект Вертера (в данном случае речь идет об имитационном суицидальном влиянии). Первый человек как будто «разрешает и приглашает» других сделать это, — а те словно копируют его поведение.
Иногда такое решение принимается сиюминутно, например, чтобы что-то доказать остальным, — и от этого ни один подросток не застрахован.
О чём, например?
Например, о самоубийстве, которое произошло в школе/универе, — и вот здесь взрослый должен включиться и объяснить, к чему это приводит. Стоит поговорить с подростком о его будущей жизни — какой она будет прекрасной. Потому что, когда человек думает о суициде, его сознание направлено в одну точку — для него не существует ни завтра, ни в следующем году.
Вам может казаться, что подросток просто делится новостями, — но на самом деле он обдумывает это. И взрослый должен отнестись серьёзно к его мыслям. Можно пофантазировать: Маша покончила с собой — а ведь как она могла бы жить, поступить в вуз, встретить кого-то и полюбить… Пусть подросток включится — и начнёт говорить об этой непрожитой жизни. Тогда он станет думать не только о смерти.
Ещё стоит помнить, что подростки часто романтизируют тему смерти: ведь к тому, кто умер, приковано всё внимание, — и не отдают себе отчёт в том, что мёртвому-то всё равно.
Как заметить, что человек на грани?
Обратить внимание, не в депрессии ли он. Признаками суицидальной опасности являются часто употребляемые фразы: «Я не хочу больше жить», «Было бы лучше умереть», «Всем будет лучше, если меня не будет».
У человека появляется вялость, апатия, резкое изменение аппетита, снижение жизненной активности, отсутствие планов на будущее, появляется неряшливость, возрастает чувство вины, он ощущает себя бесполезным. Человек стремится к уединению.
Иногда человек человек сам не понимает, что ищет смерти, — но так и есть. Он садится за руль и ведёт себя безрассудно, злоупотребляет алкоголем или наркотиками. И это red flag — с этим человеком не всё в порядке.
Не каждый подросток пойдёт к психологу «за руку».
И не каждый родитель отведёт. Даже видя отклонение в поведении своих детей, родители часто закрывают на это глаза: «Нет, мой здоров!»
Но стоит знать, что у подростков бывают временные фобические расстройства, связанные с гормональным всплеском в организме — их мучают кошмары, и это их пугает: «Со мной что-то не так, я ненормальный — я пошёл…»
Надо разговаривать со своим ребёнком/близким, и постараться уговорить его сходить к психологу — если и он, и вы не справляетесь.
Выросшие дети уезжают из дома в другие города/страны, мама и папа больше не видят их утром и вечером.
Разрыв общения с близкими может послужить причиной суицидального эпизода, особенно если родители сделали всё, чтобы привязать к себе ребёнка.
Может возникнуть даже такая ситуация, когда девушка или юноша терзается, что мама за 150 км заболела, «а я здесь, дрянь такая, сижу и ничем не могу ей помочь». Ничем! Ведь как действовать, он (а) не знает — не научили, не объяснили, что мама взрослая и сама справится, а ты можешь прислать ей лекарство, позвонить, попросить соседку зайти к ней, и всё будет хорошо.
Одна моя клиентка сказала страшную фразу: она чувствовала себя предательницей по отношению к своей матери. «Я должна была стать её партнёром — а я уехала».
И ещё: иногда молодой человек чувствует себя так, словно уехал не за 150 км учиться, а высадился на Марс. Он не знает правил — т. е. не может действовать адаптивно. И одинок до безумия. И да, кого-то это может в итоге привести к мысли о самоубийстве.
Если речь не идёт о болезненной привязанности, а о том, что у родителей больше нет возможности видеть своего ребёнка изо дня в день и считывать его настроение. Как не пропустить проблему?
Если до того момента, как молодой человек переехал, у него с родителями не сформировались доверительные отношения, — то ничего они не сделают. Он будет им врать в телефонных разговорах.
Последние годы у многих повышена тревожность. Может ли это состояние передаваться детям/подросткам от родителей и влиять на них?
Может, ведь дети всё видят — смешно думать, что они живут в вакууме. Но взрослый должен помнить: самое главное в детстве — чувство безопасности (это вообще единственное, что надо ребёнку). Поэтому он должен объяснить: «Да, сейчас сложные времена — но не катастрофа! У меня есть план» — даже если плана нет. Ребёнку этого достаточно.
Не нужно ограждать детей тотально от всего. Ребёнок должен понимать, к каким последствиям могут приводить те или иные действия/поступки, — и учиться принимать решения. Совершать ошибки (это тоже нормально), но делать работу над ошибками.
Умея и понимая всё это, ребёнок учится обустраиваться в жизни. Не надо прятать детей от действительности, но и катастрофизировать её не нужно.
Предположение, которое сделал один из экс-преподавателей БГУИР, когда мы пытались узнать подробности произошедшего: «Молодой человек готовится к поступлению в айтишный вуз, вкладывает много сил и ресурсов в то, чтобы пройти по конкурсу. Он чего-то ждёт. А в итоге:
- учиться тяжело, и, кажется, не нравится — возможно, всё не так, как виделось в мечтах;
- можно было бы забрать документы, но ведь придётся почти сразу же идти в армию — отсрочка сгорает…
Такие вещи случаются сплошь и рядом, но подросток должен понимать, что выбор, который он сейчас делает, — это просто выбор. Каждый имеет право на ошибку.
Самая опасная мечта — что всё сразу получится и будет нравиться. Всегда надо держать голове мысль: «Я попробую». Попробую там учиться. Я, конечно, сделаю всё, чтобы поступить, — я попробую. И я посмотрю.
Надо настраивать себя на то, что первый год вы тестируете вуз. Завышенные ожидания (и не только в случае с будущей профессией или вузом) приводят к глобальным катастрофам.
Ещё важно, чтобы подросток знал: деньги не определяют ценность профессии — ни-ког-да. Нельзя, рассказывая о профессии, говорить: здесь много платят, а здесь мало. Деньги — это не стимул, стимул — интерес.
Давайте составим алгоритм, как должен действовать человек, когда понимает, что его близкий в беде.
- Первый шаг — поговорить. Не избегаем острых углов, но общаемся очень корректно, вежливо, даём понять человеку, что понимаем степень его боли, воспринимаем её всерьёз — и для нас ценно то, что он рассказал нам об этом. Мы её разделяем: «Я понимаю, как тебе плохо, — я переживала это» или «Я даже не могу представить, как тебе плохо, но я очень хочу тебе помочь — расскажи, что происходит». Иногда нужно разделить переживания человека на двоих.
- Шаг два — найти специалиста. Уговорить пойти к нему.
- Шаг три — сказать: «У тебя есть мой номер телефона, ты можешь позвонить мне всегда и поговорить. Я буду рад этому».
У меня есть клиенты с суицидальными наклонностями, как терапевт я всегда на связи с ними. Очень важно, чтобы у человека, который растерял свои внутренние опоры, была внешняя опора — кто-то, кто готов ему помогать.
Демонстрируйте заинтересованность в человеке, но не пытайтесь делать вид, что всё прекрасно. Не горюйте вместе с ним, но дайте понять: вы сильный, вы понимаете, как ему плохо. И вы тот человек, на которого он может опереться.
Если человек говорит: «Я никчёмный — вам будет без меня лучше», — надо убедить его, что он важен и нужен.
Иногда дети говорят у меня на приёме: «Мне кажется, мама жалеет, что родила меня, — я испортил (а) ей всю жизнь». И я отвечаю, что родители могут ругаться на своих детей, но я ни разу ещё не слышала, чтобы хоть кто-то из них пожалел, что родил ребёнка.
В стадии острого горя нужно дать человеку выплеснуть эмоции — пусть плачет, пусть материт весь мир на чём стоит, пусть дубасит подушку, если это помогает. Пусть эмоционирует, пока не устанет. А вот когда он устанет — можно начинать планировать: предложить сделать ремонт, совершить путешествие, или ещё что-то…
Есть возрастные категории, для которых проблемы суицида являются актуальными?
- Первая — 14-16 лет (хотя описаны случаи суицида и у шестилетних детей);
- затем в 25-29 лет;
- следующая 45-49 лет;
- и дальше 65-70.
Молодые люди могут манипулировать близкими: «Если […] — то вскрою себе вены». Как отличить шантаж от намерения?
Согласно статистике, только у 10% подростков суицидальное поведение имеет целью покончить с собой, а у 90% — привлечь к себе внимание. Они очень уязвимы и на 100% зависимы от взрослых, что прекрасно понимают и очень удручены этим.
Одна девочка сказала мне: «Мне кажется, что я раб, — нет ни моих желаний, ничего, у меня есть только то, что мне говорят». А знаете, почему она так сказала? Потому что мама заходила к ней в комнату и говорила: «Иди убирай». А не «досмотри серию — а потом убери». У нас нет культуры уважительного отношения к подросткам.
Читать на dev.by