UX/UI-дизайнер Мария Шаранова иронично замечает, что «сбежала в ИТ из реанимации». Ещё полтора года назад она была врачом и работала, пожалуй, с самыми тяжёлыми пациентами — видела смерть, спасала от неё и провожала тех, кого было уже не спасти.
UX/UI-дизайнер Мария Шаранова иронично замечает, что «сбежала в ИТ из реанимации». Ещё полтора года назад она была врачом и работала, пожалуй, с самыми тяжёлыми пациентами — видела смерть, спасала от неё и провожала тех, кого было уже не спасти.
dev.by она рассказала, почему спустя 6 лет работы в реанимации ушла из медицины, и как в мае сделала попытку вернуться — чтобы помочь лечить пациентов с COVID-19.
— Папа у меня архитектор, а мама врач, поэтому я шучу, что у меня «отягощённый анамнез» — выбор был предопределён с детства.
Во время студенчества я подрабатывала в кардиологическом отделении больницы, и на «скорой», а после окончания медвуза оказалась в хирургической реанимации БСМП. Это неслабая школа, но работать там непросто: больных много, почти все тяжёлые. Ты стараешься помочь, отдаёшься своей работе — но спустя какое-то время понимаешь, что от тебя ничего уже не осталось: нет ни своей жизни, ни желаний.
Долгое время после того, как я ушла из реанимации, у меня была проблема: я ничего не хотела, не могла захотеть — просто существовала по инерции.
У меня было желание стать хорошим врачом, и я очень старалась — много читала, училась у коллег. Экстренная помощь требует быстрой реакции, ответы нужно находить молниеносно — у тебя нет времени, как у других специалистов, достать справочник, полистать его, поразмыслить…
Я никогда не работала на голую ставку — на неё просто невозможно выжить. Даже когда я брала много дежурств, больше 500 долларов не получала. Иногда дежурства были натыканы частоколом, бывало я работала по 38 часов работаешь — сутки и ещё день. Это были самые тяжёлые дни, в конце смены было только одно желание — просто упасть на кровать и уснуть.
Реанимация такое место, что никогда не пустует — там всегда есть пациенты. Что для реанимации мало — это когда в каждой палате одна свободная койка из трёх. Раньше такое было только летом в сезон отпусков.
Случаи в моей практике были разные, в том числе очень тяжёлые. Никогда не забуду, как мы потеряли молодого человека 19 лет — у него как раз был день рождения. Когда он к нам поступил, у него был изменён клеточный состав крови — очень серьёзные проблемы, по-моему, низкие тромбоциты. Но никто не предполагал, что он вот так вдруг, в одночасье умрёт от разрыва аневризмы.
Смерть этого пациента стала для меня, молодого врача, ударом. Коллеги утешали: «Такое случается, твоей вины тут нет». В общем, я сжала зубы, взяла себя в руки и продолжила работать дальше.
Врачам раскисать нельзя, ведь не только им больно и страшно — пациентам ещё хуже. Бывает, что медики становятся теми единственными, кто провожает людей. Мне тоже порой удавалось поговорить с уходящим пациентом, как-то приободрить, успокоить: «Не бойтесь, всё будет хорошо!» — и тогда я делала вид, что абсолютно спокойна. Но у самой душа была не на месте. А потом такой отходняк шпарил — ты просто никакая, ходишь с этим, носишь в себе.
Я выгорала и тогда меняла больницу, уходила в другую реанимацию. Это была попытка бороться, что-то изменить. Сначала помогало, но потом я поняла, что это бесполезно: реанимация одинакова везде, где бы я ни работала.
О выгорании айтишников говорят много, но это ничто в сравнении с тем, как выгорают врачи — просто дотла. Их выгорание усиливается за счёт контакта со смертью: ты видишь этих людей в отделении, кого-то лечишь, думаешь, что вытянешь, но они всё равно уходят — в твою смену, у тебя на глазах, у тебя на руках.
Я долго не могла решиться уйти из медицины. Была уверена, что это со мной что-то не так, что нужно продолжать работать, просто усерднее — и погружаться глубже в свою работу.
Говорят: «Быстрее. Выше. Сильнее…» — работай над собой, и заслужишь уважение. На деле всё иначе.
Твой врачебный опыт обесценивается каждый день — твоей зарплатой, потребительским отношением к тебе больных и их родственников, ногой открывающих дверь в отделения. «Пациент всегда прав» — знаете, у нас жуткий перекос в сторону прав больных, даже если они не соблюдают врачебные предписания.
Последней каплей стал один случай — в реанимацию привезли пациента с диагнозом «острый коронарный синдром». Но он не хотел сдавать анализы, не хотел лечиться, просто встал с каталки, и пошёл к выходу. Я попыталась объяснить ему, почему не стоит покидать отделение, сказала, что он может умереть. Он не слушал.
Тогда я попросила его написать расписку о том, что я его предупредила о последствиях — и за это меня лишили премии. Почему — а потому что в расписке была моя фамилия, именно я взяла её. Хоть пациент и не был моим, его «повесили» на меня — нашли виноватого.
Было очень неприятно ещё и оттого, что мой заведующий не встал на мою сторону. Я услышала от него лишь: «Такое с каждым из нас случалось». Он сказал, как бы я не поступила, было бы плохо для меня: скрутить, удерживать пациента насильно я тоже не могла — это нарушение его прав.
После того случая моё отношение к системе изменилось. Я больше не хотела оставаться в ней, дождалась окончания срока контракта — и не продлила его.
Как я занялась дизайном — просто вспомнила, что когда-то любила рисовать, и подумала: надо откатить к тому моменту и начать заново.
Я поступила в IT-Academy на курс UI/UX-дизайна Яна Агеенко. Первую работу нашла через месяц после окончания. Моего одногруппника пригласили на стажировку в SoftTeco, но его не устроила зарплата, а мне было всё равно — я готова была работать даже бесплатно.
Как я сейчас понимаю, SoftTeco был нужен кто-то более опытный, чем я, кто уже что-то умеет, и главное — может отстаивать своё профессиональное мнение. И всё-таки в этой компании я многому научилась и выросла.
В мае я приняла участие в стажировке Design Line от дизайнеров из CreativePeople и Humble Team — Александра Ковальского и Сергея Красотина. После неё я по-другому посмотрела на себя, как специалиста, поняла, что мне многое под силу — и распрощалась с синдромом самозванца. Наши кураторы составили рейтинг — и к своему удивлению я обнаружила, что вошла в первую тридцатку из 550+ человек, в том числе очень сильных дизайнеров. Меня наконец отпустила мысль, что как профессионал я могу реализоваться только в стенах больницы.
В мае, когда по официальной статистике прирост в сутки составлял под тысячу человек, я решила вернуться в реанимацию — я сказала себе: нужно забыть обиды и предложить помощь. Я ведь врач.
Я пришла в больницу (не хочу говорить куда именно) и сказала: «Если вы заинтересованы, позвоните мне». Они не позвонили. Я сделала вывод, что в реанимации есть, кому работать — врачи справляются. Моя совесть чиста.
Я представляю, насколько страшно и тяжело работать в реанимации во время пандемии — у меня ведь остались друзья там. Они рассказывали, что пациенты почти все тяжёлые: до 10 из 12 приходилось переводить на ИВЛ. Непросто и на бытовом уровне — костюмы неудобные, в них тяжело работать в жару, в «грязной» зоне врач не может выпить даже глотка воды, приходилось терпеть и жажду, и голод.
Когда эпидемия набирала обороты, было много споров в комментариях под статьями. Люди не верили минздраву, просили врачей не молчать — рассказывать, как обстоят дела, и даже призывали к забастовке: мол, «пусть чиновники от медицины сами лечат больных». Но доктор не может не выйти на смену, потому из-за этого пострадают люди. Больница — не предприятие, которое на день может приостановить работу.
Боюсь ли я COVID-19 — нет, но я верю, что вирус никуда не делся, и каждый может заболеть, если не будет предпринимать защитных мер. Сама я стараюсь избегать общественных мест, ношу маску, и держусь на дистанции от других людей, особенно, кашляющих. Я понимаю, мы все устали и многие сейчас расслабились, но я очень уважаю тех, кто и теперь носит маску — потому что они уважают меня.
Одна моя подруга работает на «скорой». Её молодой коллега ещё недавно был в тяжёлом состоянии на ИВЛ. Это «русская рулетка», — говорит она про COVID-19: ты не знаешь, как будет протекать болезнь у тебя, и молодой возраст совсем не гарантирует лёгкое течение.
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.