Третий номер журнала «Таймер» посвящен ИТ. Приглашенная редакция — dev.by. Мы решили опубликовать два самых, на наш взгляд, интересных интервью: с Игорем Мамоненко сегодня и с Максимом Растопчуком — завтра.
БелХард. Основана в 1994 году. Породила с десяток белорусских IT-компаний (среди них Oxagile и iTransition) и легендарную газету «Компьютерные вести». Руководитель БелХард Игорь Мамоненко — автор «IT-страны», нашумевшей концепции перековки широких масс в IT-рабочих.
— В 90-е возник феномен белорусского IT. Какие были предпосылки или это случайность?
— Две причины. Во-первых, общемировой тренд. Странно, если бы Беларусь осталась на обочине. Во-вторых, в СССР существовало распределение: одни страны, например, на сельском хозяйстве специализировались. А мы были так называемой столицей электроники. Было несколько заводов: «Электроника», «Интеграл», завод имени Ленина — всего порядка 220 таких предприятий.
Был также большой НИИ ЭВМ, который добросовестно производил клоны машин IBM, мейнфреймы. Тут же производилось программное обеспечение. На тот момент потенциал хороший. Фактически первая советская «персоналка» появилась тут же, в начале 80-х. Страдало качество сборки, но уровень технической мысли был высокий. Переход к рыночной экономике оказался достаточно сложный, Союз распался на национальные «карманы». Десятки тысяч специалистов «подвисли». Часть ушла в мешочники, бухгалтеры, торговлю, но некоторые дождались своего времени.
Первые крупные заказчики из США появились в 1996 году. Это была компания IBM, они нацелились на НИИ ЭВМ. Создали совместное предприятие. Впоследствии IBM перенесла львиную долю разработок для мейнфреймов сюда.
Мы начинали раньше, с 1994 года, но как «железная» компания, то есть занимались оборудованием — Hewlett Packard. EPAM стал активен году в 1997-м, тогда появились интересные контракты с Samsung, Toyota, Ford и другими.
В России можно было пойти в банкиры, нефтяники, девелоперы — там были нефтедоллары. У нас в это время — зарплаты в эквиваленте $6, и когда в 1996-м американцы стали предлагать $500–600, то это были сумасшедшие деньги.
— Средний возраст белорусского айтишника — лет 25–26, наверное. А сейчас мы говорим про тех, кто уже в 90-е давным-давно состоялся в професии. Куда все эти люди делись?
— Возьмите интервью у кого-нибудь в IBA — они там сохранились.
— Ну, компания не такая уж большая, чтобы все эти советско-белорусские кадры освоить?
— Там интересная модель. IBA исторически выиграла борьбу с индусами за разработки для IBM. Компания делала ставку на Минск и Бангалор. Оказалось, что белорусы работают в три раза производительней. Поэтому практически все перенеслось сюда. IBM сейчас №1 в мире — и весь этот софт для банков, телекомов делался здесь. Большое достижение. Заставьте сейчас выпускника, который мечтает писать приложения для iPhone, учить язык программирования COBOL. А там люди по 20–30 лет на нем работают. Так что никуда они не пропали.
— То есть весь наш потенциал, накопленный в советское время, был направлен на то, чтобы поддерживать здесь работу IBM?
— Вот у нас был «Интеграл», там в 20-м цеху когда-то работала моя жена. Цех этот производил пластины, на которых делали микросхемы. Всего на предприятии работало 50 тысяч человек, а строил его весь Союз. Основное направление, конечно, военка, но и телевизоры, часы, игрушки — все, что касалось микросхем. Оборудование меняли примерно раз в 2–3 года. Потенциал поддерживали системой образования — специальными ПТУ, ссузами и вузами. А дальше все сложилось грустно. Когда Союз начал разваливаться, «Интеграл» остался без заказов, то есть без денег и без работы. Обновлять оборудование стало невозможно.
В тот момент на сцену выходит компания Motorola, которая хочет «Интеграл» приобрести. Но они гарантировали рабочие места 5 тысячам людей из 50. Наше государство, руководствуясь принципами социальной защищенности, отказалось. Так сложились обстоятельства, что в итоге все равно 5 тысяч осталось.
Потенциал по разработке программного обеспечения сохранить удалось. Но сейчас возродить производство микроэлектроники — десятки миллиардов долларов стоит. Это как с хрущевками — дешевле снести здание, чем сделать современным.
Американцы принесли нам не только заказы, но и технологии. То, чего мы не знали: например, как писать программное обеспечение, чтобы уложиться в срок и получить качество. Оказалось, это реально искусство. Управление человеческими мозгами сложнее управления машиной. Если ты хочешь использовать дешевый ресурс, ты должен передавать знания — вот так развивался этот взаимовыгодный процесс.
Большинство молодых компаний, которые тогда начинали, оттолкнулись от IBA, в какой-то степени от EPAM и впоследствии от БелХарда.
— Сколько у нас людей занято в IT-сфере?
— Примерно 25 тысяч.
— Любая действительно успешная отрасль — промышленность, спорт, не важно — моментально оказывает влияние на повседневную жизнь страны. IT в Беларуси — сейчас очень популярная тема. Но меняется ли что-то действительно, кроме того, что программистам хорошо платят? Например, налоговые отчисления-то совсем небольшие.
— Да, в рамках Парка высоких технологий существуют льготы, которые стимулировали рост области. Понимаете, люди, что работают в IT, живут в другом мире. В среднем у них зарплата $1500, а декларируемая средняя по стране — $500. Получается, что в достаточно молодом возрасте у человека солидные деньги. Налоги невысокие, цены у нас не самые большие — в кризисном Мадриде дешевле чем за 25 евро не пообедаешь. Бензин, квартира в три раза дешевле, чем в Европе. Это одна из причин, почему не сильно айтишники уезжают отсюда.
Эти люди на виду. Если так можно выразиться, они находятся в авторитете у своих родственников, друзей, они чего-то добились, к ним прислушиваются. Эти 25 тысяч айтишников более влиятельны, чем 100 тысяч менее оплачиваемых специалистов. Они молоды, перспективны, знают языки, у них заграничные командировки, у них последние модели смартфонов. Кстати, есть интересная тенденция: почему-то программисты воспряли любовью к белорусскому языку. Когда человек достигает определенного благополучия, он начинает думать о душе, у него есть время на развитие.
— Резюмируя: белорусский айтишник сегодня — моральный образец?
— Да, так оно и есть. Я не слышал, чтобы кто-то матерился, например. Они поездили по всему миру, знают искусство, у них есть свое мнение. У них определенный уровень IQ, им комфортно в своей среде, и они уважаемы другими. Кроме того, программисты зарабатывают валюту. А это $600–700 миллионов в год. Существенная сумма, которая тратится здесь. Айтишники сейчас — основные покупатели квартир, машин, сервисов. Тем самым они создают много дополнительных рабочих мест.
— Еще в 2007 году появилась ваша концепция «IT-страна», цель которой увеличить к 2015 году число занятых в сфере до 300 тысяч. Как движутся дела?
— Здесь интересная история. Государство проект первоначально поддержало. Было соответствующее распоряжение, часть наших идей отображены в документе «Национальная программа ускоренного развития услуг в сфере информационно-коммуникационных технологий на 2011–2015 годы» и других официальных документах. Но дальше… Я не люблю стоять в очередях, получать какие-то справки: угнетает меня это. Я присутствовал на целом ряде мероприятий, с моей точки зрения, нерационально и неэффективно организованных. В нашем проекте были первоначально обозначены 14 пунктов, включены в программу первые три. И они плотно застряли. Были подготовлены проекты Указа Президента, которые ходят по двадцатому кругу.
Нам нужны специалисты — нужна система их подготовки. Есть два варианта: использовать то, что есть, или делать новое. Министерство образования предложило: «Скажите, сколько вам надо специалистов, мы их подготовим». — «Выдадите дипломы или подготовите?» — «Это неважно». На практике мы понимаем, что когда к нам победитель международных олимпиад приходит, то у него есть данные, способности, фрагментарные знания, но если человек не работал над реальными проектами, то это только 20% того, что надо. Мы доучиваем, мы нормально к этому относимся. Индусы же в свое время пошли другим путем. У них больше 1 миллиона 200 тысяч айтишников, и у большинства нет высшего образования. Людей готовят в учебных центрах, в основном частных, а дальше квалификацию повышают набором краткосрочных курсов.
У нас средний возраст преподавателя в ведущем вузе — 59 лет, знания английского языка нет. При всем желании они не смогут обеспечить качество. Нет соответствующих учебных программ. Это связано с динамикой. В Индии не существует курсов длиннее полугодичных. Годовой курс бессмыслен: учил человек год CorelDRAW, а пока старался, вышла новая версия. Темпы обновления высоки. А по нашим законам вуз не может самостоятельно менять больше 20% программы, с этим строго, вплоть до лишения лицензии. Чтобы менять остальные 80%, нужно отправлять бумаги в профильный вуз — в нашем случае БГУИР, где сидят те самые 59-летние специалисты. Утверждение и согласование занимают до двух лет. Для IT это не подходит.
— А вы что-нибудь конкретное предложили им?
— Предложили организовать Учебно-методический центр, который будет отслеживать мировую динамику: какие технологии появились, что в тренде, где есть нехватка специалистов. Далее разрабатываются рекомендации по программам и тесты. И параллельно существуют учебные центры. Как с автоцентрами — учат они, но экзамен все равно сдается в ГАИ.
В общем, этот проект бродит третий год. Вы знаете, как организована система? Я раньше не знал. Допустим, есть пункт 1.2. За него отвечает Министерство образования, которое должно внести определенные поправки в законодательство. Каждый отдел — а их там около 15, что ли — ставит свою подпись на документе. Первый утвердил, второй, третий считает: «Пункт надо изменить». И документ падает вниз. Потом все с самого начала. Когда наконец, в 20-й итерации, все отделы пройдены, документ отправляют в другие министерства. Там свои круги. Причем когда возникают поправки, то документ… опять попадает в первое министерство. Я когда узнал это, пришел в тихий ужас.
Мы предложили программное обеспечение, которое называется «Рабочая группа». Оно позволяет осуществлять одновременное редактирование документа всеми заинтересованными, причем отображается, какой чиновник, что и в какое время должен делать. Мы провели презентацию.
— Не обрадовались вашей идее?
— Да вообще. Было единогласно принято решение о нецелесообразности использования подобной системы. Буквально в этом году начались некоторые подвижки. Они связаны с рядом обстоятельств. Нефтяные проекты, которые приносили дополнительный доход, практически закрылись, калийная соль подешевела, МВФ тоже деньги давать не спешит. Непонятно все с традиционными источниками. Вот нас и начали вспоминать. Глава Администрации Президента Андрей Кобяков и раньше интересовался нашими делами, теперь надеемся, ситуация с мертвой точки сдвинется. Проекты документов ведь готовы.
Вот была команда сократить аппарат министерств на 25%, в итоге часть отправили на пенсию, а часть людей осталась без работы. Работа в IT — это не только программисты, это большой штат, четкое разделение труда. Например, в России в доменной зоне .ru зарегистрировано 4 миллиона сайтов. Из них хотя бы в виде открытки работает 1 миллион. Активно — 100 тысяч. На обслуживание нужно примерно 150–200 тысяч человек. Тамошнее население портят нефтедоллары, страна превращается в вариант Саудовской Аравии: работают пакистанцы, а для коренных жителей это ниже своего достоинства. Труд за $1,5 тысячи непрестижен. В итоге стоимость обслуживания сайтов — очень дорогая. Белорусы дистанционно могли бы заниматься контентом этих ресурсов: отвечать на вопросы по почте, консультировать по Skype, ставить новости. И здесь условные «таджики» нам не конкуренты. Если бы существовала нормальная законодательная база, то без проблем вчерашние бухгалтеры нашли бы работу в нашей области.
— То есть вы не думали буквально перековывать бухгалтеров в программистов?
— Нет, это была интрига. Просто есть затратные сферы, а есть те, что приносят деньги. И мы предлагаем людей из первой перенести во вторую. Мы приводили пример работы бухгалтера в Швеции: посылаешь документы по почте — и дальше чиновники сами обрабатывают их. Налоги, статистика — все автоматически. Получается, в среднем один бухгалтер обслуживает два офиса. У нас наоборот. Причем попытки подключиться к международным стандартам только увеличили объем работы. Да, система вроде шведской обойдется в $20, ну в $30 миллионов, но сэкономит-то миллиарды. И освободит массу народа, потенциальные кадры. У нас сейчас демографическая яма: в прошлом году вузы выпустили 2,5 тысячи потенциальных айтишников. Это капля в море. Нам нужно минимум 25 тысяч.
— Почему у нас не открываются офисы крупных международных компаний? Google, к примеру.
— Причин несколько. На самом деле, потенциал Беларуси ограничен. Даже если все сложится очень хорошо, добавится 200–300 тысяч человек. Но этого мало. В Европе дефицит — 1 миллион. То есть мы слишком маленькие для серьезных инвестиций. Есть и политическая причина. Определенным кругам выгодно представлять Беларусь недемократической, «плохой» страной. Даже с Северной Кореей сравнивают. Третья причина — законодательная. Несмотря на налоговые льготы, наши законы не защищают интересы производителя.
Для крупных компаний интересны Бирма, Индонезия, Малайзия, огромные перспективы в Латинской Америке. Как-то мы ездили на Кубу в рамках работы ПВТ. Повезли нас в один университет, не самый большой. И когда ректор сказал, что они тоже занимаются аутсорсингом, мы спросили про объемы. $180 миллионов! А весь ПВТ наш тогда $160 миллионов был. Директор Валерий Цепкало — щелк! — и поудалял слайды из своей презентации. Мы спрашиваем, а как же эмбарго, зарплаты маленькие, каким образом вы на такие суммы вышли? Да, говорят, трудно, но мы стараемся, а работу нам из Мексики, например, перенаправляют.
Интервью: Артем Концевой
Денис Клевитский
Иллюстрация:
Анна Редько
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.