Алексей Антоненко — Computer Vision/Deep Learning Engineer, тимлид в компании ITS Partner. А ещё он офицер белорусской армии и бывший преподаватель Военной академии. Оттуда в звании майора он ушёл пять лет назад, чтобы войти в ИТ. dev.by Алексей рассказал о причинах и следствиях своего решения.
Алексей Антоненко — Computer Vision/Deep Learning Engineer, тимлид в компании ITS Partner. А ещё он офицер белорусской армии и бывший преподаватель Военной академии. Оттуда в звании майора он ушёл пять лет назад, чтобы войти в ИТ. dev.by Алексей рассказал о причинах и следствиях своего решения.
Как я стал военным? Это немного смешная и грустная история. Я окончил школу в Гервятах с золотой медалью в 2000 году и у меня на руках было приглашение из новополоцкого вуза, где учат на нефтяников (засветился в олимпиаде). Более того, в школе был предмет «Основы выбора профессии», который вёл директор. Но, видимо, что-то не так было с этим предметом, раз у меня не сложилось представления о профессиях и я сделал такой непонятный шаг. Единственный, кто выразил вслух недоумение по поводу «военки», была моя учительница белорусского языка. «Как? Зачем он туда идёт? — сказала она моей маме и сама же ответила. — А, там тоже нужны умные люди».
Вышло так, что я посмотрел фильм «Горячие головы» — а там всё так классно, весело — и решил, что хочу быть летчиком. Желательно на авианосце. Папа посмеялся: «Конечно, в Беларуси же кругом моря!» На «гражданке» лётчиков не готовят, значит, надо идти в Военную академию. Вот я пошёл. Прошёл районную медкомиссию, потом специализированную лётную в Гродно. А потом, в Минске, какая-то медсестра посмотрела мою карту и сказала, что я со своим диагнозом (сердечная аномалия) в лётчики не пройду. Кстати, сейчас я собираюсь на курсы пилотов и неделю назад получил сертификат ВЛЭК о том, что годен к управлению.
Но тогда я поверил медсестре, и так как парнем был рухлявым, то подумал: раз уже я здесь, на 9-м километре, зачем мне куда-то дёргаться — взял и переписал заявление на радиоинженера на тот же авиационный факультет. Решил, что, если не получилось управлять самолётами в воздухе, то буду управлять беспилотниками с земли. То есть в Военную академию я попал случайно. А потом затянуло.
В Военной академии — жёсткий механизм. На втором курсе нас посадили и выдали договоры о том, что после учёбы мы пять лет прослужим по контракту. Кто не подписывает, того через два дня отправляют в армию, причём первый год обучения не в счёт. И все подписали, потому что никто не хотел полтора года топтаться на «срочке».
Раньше из академии можно было уйти в первые месяцы, даже в первый год обучения. Сейчас, насколько я знаю, контракт курсантам подсовывают уже в первую или вторую неделю. И даже если они уйдут во время курса молодого бойца, то им и за него насчитают оплату. Если же по какой-то причине отчисляют пятикурсника (например, выпил пива и попался пьяным), Министерство обороны разрывает с ним контракт и он выплачивает компенсацию за все пять лет обучения. Компенсация примерно равна стоимости квартиры в Минске.
Для офицеров, отслуживших по контракту первые пять лет, тоже есть механизм удержания. За то, что ты продлеваешь контракт, дают единоразовую премию. Заключил контракт на три года — одна сумма, в районе 2 000 долларов, на пять лет сразу — другая сумма, посолиднее. Но если потом не выполнишь обещание и не дослужишь, то должен вернуть деньги.
Хорошо ли меня учили? Сложно сказать. Смог бы я, получив инженерный диплом, спаять какую-то интересную штуку? Вряд ли. Выполнять свои обязанности по профессии? Смог бы. От авиационного радиоинженера не требуется разобрать блок, вычислить, какая плата сгорела, и самому её отремонтировать. От него требуется минимум — определить, что блок неисправен, максимум — возможную причину неисправности. После этого блок отправляется на завод. Вот инженеры противовоздушной обороны — да, эти должны уметь паять. Как учили их, я не знаю. Но в целом была такая тенденция, что, в первую очередь, нужен патриот, и лишь во вторую очередь — специалист.
В 2005 году я окончил Военную академию и, так как был отличником, мог сам выбирать место службы. Красный диплом мне, правда, так и не дали — из-за того, что на первом курсе дифференцированный зачёт по физкультуре сдал на тройку. Был челночный бег — 10 м х10 на улице, на льду. Потом нам с умным видом сказали: а чего вы не посыпали накануне лёд песком, почему не догадались? Тогда я ещё не знал, что в армии такая дурка, за полгода ещё не привык. То, что красный диплом так и не дали, сыграло в моей жизни важную роль: я наконец осознал, что наплевать на все бумажки и лейблы. Главное — то, что ты реально умеешь и сколько тебе за это платят.
Часть моих однокурсников уехали служить на Лидскую военную базу, меня тоже туда распределили, но я выбрал магистратуру. И первый год смотрел на товарищей с лёгкой завистью: они уже снимали в Лиде двухкомнатные квартиры, а я ютился в паршивой минской общаге. Это была ещё та дыра. Про себя я прозвал её «фабрика по уничтожению мечты» — мне кажется, редкий человек с годами жизни в ней сохраняет способность мечтать. Я жил там шесть лет. Уже был майором, кандидатом наук, доцентом кафедры, а все ещё ютился на 16 квадратных метрах с общей кухней и туалетом на этаже.
Прошёл год очной магистратуры, потом были три года очной аспирантуры. Четыре года я был предоставлен сам себе: занимался научной работой, писал диссертацию на тему радиолокационных изображений, а о военной службе напоминало только то, что я ходил в наряды и раз в год — на парад. Но аспирантура закончилась, меня назначили в Военную академию, на кафедру АСУВ (автоматизированные системы управления войсками) на должность инженера. И это было падением с небес на грешную землю.
Через четыре года службы меня поставили на ту же клетку, на какой я мог оказаться сразу после выпуска. После выпуска ты приходишь на должность лейтенантом и морально готов заниматься чем попало, закрывать любые дыры. Я пришёл капитаном и в первую же неделю оказался в центре «ЧП». На кафедру пришёл начальник академии, генерал, нашёл грязную аудиторию и всех поставил на уши, распорядившись, чтобы через неделю всё было идеально. Эта неделя растянулась на полтора месяца, и всё это время я чувствовал себя Джамшудом — вместе с другими инженерами мне пришлось работать строителем. Зато это дало мощный стимул поскорее заканчивать диссертацию.
В 2010 году меня перевели на должность преподавателя. Диссертация к тому времени была почти готова, спустя полгода я её защитил, и начался постепенный рост. Вскоре я уже был старшим преподавателем, потом — доцентом, потом освободилась должность начальника цикла — профессора (она предусматривает курирование целой специализации) и её предложили мне. Кафедра готовила курсантов по двум специализациям: автоматизированные системы управления войсками и автоматизированные системы обработки информации (АСОИ). Я работал по второму направлению.
Когда я сам был курсантом, то думал, что на АСОИ учатся самые что ни на есть айтишники. Когда же пришёл преподавать, то понял, как ошибался. Поначалу, пока надо мной была старая гвардия преподавателей, всё было хорошо. Но когда начальник кафедры по своим политическим соображениям старую гвардию разогнал, оказалось, что серьёзные вещи преподавать некому. Один товарищ с кафедры заглядывал к нам и язвил: цикл АСОИ, а нет ни одного человека, который бы закончил АСОИ. Это было почти 10 лет назад. Может быть, сейчас что-то изменилось и уже есть подготовленные кадры. Хотя сомневаюсь.
А те компьютеры, что были, находились в локальной сети, без выхода в интернет. Как можно какие-то передовые штуки изучать, если у тебя нет выхода в интернет?
Как правило, только молодые преподаватели были готовы что-то искать, у тех, кто постарше, хватало других забот: дом, наряды, совещания. Никто не похвалит, если ты из интернета выцепишь какую-то тему и перепишешь дисциплину.
Я преподавал курс «Системы передачи данных», один год читал «Методы и средства обеспечения безопасности информационных систем» и ещё — АСОИ для пятикурсников. Содержание этой дисциплины я поменял и преподавал её по-новому. Фактически я сам учился программировать на этой дисциплине.
Я был одним из тех преподавателей, кто не боялся ставить двойки курсантам. Потому что я учился на кафедре радиолокации, а там всегда ставили двойки тем, кто не знает. А на той кафедре, куда я пришёл, этого боялись. Потому что знали: вызовут на совет академии, заставят перед генералом отчитываться, и, не дай бог, кто-то из двоечников окажется со связями.
Раньше в академии было чёткое правило: если курсант получил на сессии две двойки, его должны отчислить. Сначала голосует совет факультета, потом совет академии, и нерадивого курсанта отчисляют. А потом лозунг сменился: нужен патриот. И вот уже на совете академии устраивают взбучку поставившему двойку преподавателю и начальнику кафедры, причём курсант стоит рядом. При двоечнике офицеров ругают и в заключение говорят: примите у него экзамен ещё раз. Курсант чувствует себя королём, он понимает, что учить ничего и не надо — всё равно «удовлетворительно» ему поставят.
Почему я ушёл из армии? У меня даже файлик был — «Причины, по которым я уйду». Я завёл его за несколько лет до увольнения, чтобы в ответственный момент рука не дрогнула. Там было много пунктов, вплоть до того, что в армии надо обязательно бриться (а я хотел бородку).
На самом деле, две причины: первая — никаких перспектив в экономическом плане, вторая — никаких перспектив в научном плане.
Преподавательская должность у меня вообще-то была шикарная, особенно по сравнению с теми однокурсниками, которые ходили в капитанах и имели 14-16-й коэффициент. Я был майором и состоял на должности полковника, имел коэффициент то ли 33, то ли 35. Зарплата с учётом компенсации за найм квартиры (армия покрывала 110-120 долларов) выходила порядка тысячи долларов в месяц. Но даже с таким доходом я не понимал, как решить квартирный вопрос.
Я не застал те времена, когда выдавали служебное жильё. Льготные кредиты для военнослужащих остались в нулевых. Некоторые на них построили по две-три квартиры, меня же социальные пряники полностью обошли стороной. За год до увольнения видел, что в очереди на жильё я под номером 1 200, а перед увольнением — 1 100-й.
После первого года работы на кафедре по приглашению своей крёстной я съездил в Норвегию. Это было поворотное событие в моей жизни. Общаясь с мужем крёстной, узнавая, какие там зарплаты и сколько там стоит жилье, я увидел, что в этой стране для меня прорисовывается какая-то перспектива экономического роста. Там реально заработать на жильё. В Минске же у меня перед глазами словно стояла пелена: я не понимал, откуда с такой зарплатой может взяться какая-то квартира. А ведь у меня уже была семья и ребёнок. Вернувшись из Норвегии, я стал учить норвежский язык. Первый год активно, второй — время от времени, а на третий год понял, что за границей для достижения определённого уровня жизни я потрачу столько же времени, сколько и здесь. Ведь там надо будет начинать с нуля, а здесь уже есть какой-то уровень. Поэтому лучше уж здесь.
Перспективы научного роста в армии тоже не было. На кафедре постоянно полощут мозги из-за курсантов, аудиторий, конкурсов или комиссий, а до твоей научной работы никому нет дела. Ты можешь заниматься научной работой, что-то паять на коленке или программировать, но никто тебя за это не похвалит и никак не замотивирует. А если вдруг где-то на выставке ты засветился со своим устройством, тогда отношение изменится как по щелчку. Тебе скажут: «Класс! Ты это умеешь! Давай будем пихать это всюду и скажем, что мы это сделали вместе».
Вместо поощрения тебя загружают ненужной работой: совещаниями, боевой подготовкой, нарядами, дежурствами, парадами — всем тем, что сжирает время. Помню, как меня, уже кандидата технических наук, назначили в комиссию, и я ходил по объектам академии и считал тяпки (!) пятой категории (те, что пора списывать). Тогда я понял, что причина нехватки средств не в бедности, а в безголовом распоряжении ресурсами. Если же остановиться в этой круговерти и задуматься: а что я умею делать, то станет ясно, что в общем-то ничего. Ты умеешь всё, что нужно для армии, но ничего конкретного.
В общем, я дошёл до какого-то потолка и понимал, что дальше пути нет, хотя по карьере можно двигаться. Ходил бы на пары с одной и той же методичкой, через пару лет получил бы подполковника, затем полковника. И вроде, карьера бы состоялась. Был один полковник, который так и говорил: «Какая разница, что я сижу на совещании и мне неинтересно? Зато раз в месяц я снимаю с карточки свою тысячу долларов, так что меня все устраивает». Меня это не устраивало.
Я ждал окончания пятилетнего контракта. Мне говорили: у тебя уже 13 лет за плечами, осталось потерпеть ещё семь, итого будет 20 лет выслуги, а значит, ранняя пенсия. Но я понимал, что если не уйду сейчас, то ничего в жизни не поменяется. На что тут надеяться? Кафедра была жёсткая, начальник — полный самодур. Когда я уходил оттуда, он на меня чуть ли не войной пошёл.
Отпустили меня с «прекрасной» характеристикой. Читаешь и плакать хочется: какой я был бандит, оказывается. «С нездоровым карьеризмом». Год назад, при утверждении на должность начальника цикла, обещал начальнику продлить контракт, а сам не продлил — вот какой нездоровый карьеризм! Потом характеристику переписали, потому что отдел кадров её завернул. Начальнику сказали: ты же понимаешь, что тебе за это влетит. Как ты у себя на кафедре такого человека вырастил и ещё давал ему должности? В итоге характеристику смягчили, хотя «нездоровый карьеризм» оставили.
Обычно всех, кто не продлевает контракт, вызывали на беседу с начальником академии. Он высказывал всем в лицо, что ты, мол, предатель, раз уходишь. Но начальник кафедры, понимая, что я в ответ молчать не буду, смог устроить так, что меня не вызвали. Позвонил как-то и спросил: «С тобой генерал должен встретиться. Ты хочешь с ним беседовать?». Я сказал, что не имею особого желания. И он ответил: «Хорошо».
Да, предатель — это чёткая оценка действий всех тех, кто уходит из армии по окончании контракта. И даже если ты просишь продлить контракт не на пять лет, как положено, а на два-три года, на тебя уже смотрят искоса: что это ты задумал?
Я себя предателем не чувствую. Предатели были там. Глядя на то, как они руководят, я понимаю, что это были временщики. Люди, которые болели за белые бордюры и за то, чтобы в отчётах были нужные очки-баллы-секунды, в то время как школа просто разваливалась на глазах.
В этом смысле патриот — тот, кто сможет всю жизнь придерживаться какой-то линии, правительственной или, наоборот, антиправительственной. Я себя к таким не отношу. Но мне и легче в этом плане, потому что непонятно, кто я и откуда. Я родился в Вильнюсе, прожил там до 14 лет, вся моя родня там. Но я не литовец. В свидетельстве о рождении написано, что мои родители — поляки. Мои бабушки — польки, а дедушки — украинцы. В Беларусь переехали после развала Союза, когда условия в Литве стали совсем плохие. Мы были советскими людьми. Я гражданин страны, которая уже не существует.
Я собирался уйти, но я не хотел сваливать. Мне не нравилась эта формулировка. «Свалить» — значит в никуда. А у меня ведь жена и двое детей. Я хотел перейти на новое место работы. И звёзды сложились правильно — появился человек, который открывал научно-производственную компанию. У него были деньги, и ему нужны были люди. За девять месяцев до увольнения я устроился неофициально в его компанию «Аэросистема».
С одной стороны, это была подработка, с другой, он взял с меня обещание, что по окончании контракта я уволюсь и приду к нему. Я был только «за». Мне ведь было страшно, я же никогда за забор не выходил, нас всегда учили, что за забором мы никому не нужны, а тут, оказывается, у меня уже и место заготовлено. Меня брали как специалиста по радиолокации, чтобы я поднимал тему радиолокационных комплексов для беспилотников. Мне была ближе работа с радиолокационными изображениями и я склонил руководителя к тому, что я буду заниматься ею.
Компьютерное зрение я начал осваивать в армии абсолютно самостоятельно. Помню, как вдохновился одним проектом, Open TLD (Tracking Learning Detection), это программка с открытым исходным кодом, которая умеет выделять и сопровождать объекты. Мне захотелось повторить. Код был непонятный, но была англоязычная статья по нему листов на 30. Я её распечатал и во время репетиций парада, в перерывах, доставал из кармана и читал. Кто-нибудь из офицеров сунет нос, увидит, что написано по-английски, посмотрит внимательно: «Ты это читаешь? Делать тебе нечего!» Благодаря этому поднял и технический английский, и компьютерное зрение, и программирование.
Когда стал программировать? Не в бытность курсантом. У нас в академии были Основы информационных технологий, но ничему серьёзному там не учили. А вот для диссертации понадобилось моделировать процессы, тогда-то я и стал кодить по самоучителю. Но это было непрофессионально, в ИТ-компанию с теми знаниями меня бы не взяли.
Команда делала софт для мобильного телефона, который шерстил телефонную книгу и находил там номера знакомых твоих контактов. Им требовался бэкенд-разработчик C++. Ребята отдавали себе отчёт в том, что проект может схлопнуться через неделю и что ни один программист с насиженного места к ним не пойдёт. Поэтому они взяли меня, которому было наплевать на риски. Там за полгода я научился и культуре программирования, и правильным приёмам. С этим стартапом я продолжал работать почти год.
«Аэросистема» быстро пустила пузыри. Нам снизили зарплату, и директор сказал, что не обидится, если мы начнём уходить. Я дал объявление и моментально нашёл работу в ITS Partner.
Здесь я получил всё, о чём мечтал. Я мечтал, чтобы моя зарплата приходила не из Беларуси, а из-за рубежа, желательно из США. Тогда я буду свободен от местных кризисов. Я мечтал, чтобы работа предполагала профессиональный рост, чтобы руководители были счастливы моему росту и чтобы моя зарплата от этого росла. Так и сложилось. Сейчас я занимаюсь компьютерным зрением, машинным обучением, глубоким обучением — тем, что находится на самом пике спроса и интереса. Когда я пришёл в ITS Partner, я наконец свободно выдохнул: вдруг пришло осознание, что я всегда буду востребован на рынке за такую-то минимальную зарплату. Какую именно — не буду говорить. Я уже понял, что друзья отваливаются после озвучивания цифр.
Что хорошего мне дала армия? Наверное, пунктуальность. Я привык всё делать вовремя, как назначено. Правда работа с американцами эту черту усилила — они ещё более пунктуальны.
На самом деле, сложно ответить на этот вопрос. Эти 13 лет в армии я оцениваю скорее как потерю, чем как приобретение. Если бы можно было заменить этот период жизни на что-то другое, я бы заменил — выбрал бы что-нибудь целесообразное. Например, мой напарник Дмитрий осознанно отучился в БГУИР, и у него экономическое становление произошло гораздо раньше, чем у меня. Хоть он на несколько лет меня младше, у него уже квартира, машина из салона, и он не парится.
Я по-прежнему снимаю. Если бы я продолжал жить, как военный, с тем же уровнем расходов, то уже построил бы двушечку. Но меня это не устраивает.
И не в Каменной горке, а рядом с парком, чтобы зелени побольше и заводы подальше.
Закон об отсрочке? Ну, что тут комментировать? Всё же было сказано открытым текстом: у нас недобор военных — надо их добрать. Интересы студентов вообще не учитывались — только интересы государства: «Нам надо».
ИТ-рота — это хитрый способ на халяву получить высокопрофессиональных специалистов. У военных никогда не будет таких денег, чтобы заплатить за хороший программный продукт. Свои же специалисты, которые способны написать хороший программный продукт, уйдут из армии очень быстро, и им будет наплевать на компенсации и гонения. В армии есть серьёзные программные комплексы, которые сделаны по госзаказу за большие деньги, возможно, даже не белорусскими, а российскими компаниями. И вдруг они осознали — вот она, халява.
Такой была моя первая реакция на ИТ-роту. Через год, когда стали слышны отзывы самих солдат про ИТ-роту, я подумал, что, может, для них это и хорошо. Хуже когда молодой человек, работавший в ИТ-компании и зарабатывавший 1,5 тысячи долларов, попадает из офиса в свинарник (армия ведь не всегда то место, где тебя учат стрелять из автомата и прыгать с парашютом; если не повезёт, то в лучшем случае будешь водителем, в худшем — пойдёшь на хоздвор) или в коллектив с дедовщиной. В этом случае понимаешь, что лучше уж в ИТ-роту.
Большое количество солдат нужно не для того, чтобы с автоматами в окопах сидеть, а чтобы чистить территорию от снега. Или хотя бы водить тягач. Когда я ходил в наряд по автопарку, со мной всегда был дежурный тягачист. Эту роль выполняли два солдата, которые меняли друг друга весь срок службы. У них не было ни военной подготовки, ни стрельб — они всю службу друг друга меняли. Глядя на это, я понял, что срочная служба — это узаконенное рабство. Рассказали человеку про высокие идеалы, а на самом деле его просто используют бесплатно.
Проблема в том, что патриотизм у нас пытаются воспитать в армии, когда уже поздно. В армии патриотизм должны закреплять и обогащать практическими навыками защиты Родины. И туда, даже на срочную службу, человек должен стремиться попасть сам, осознанно. Почему у нас не так — отдельный вопрос. Я не знаю на него ответа. Почему в Европе или США люди вывешивают на домах государственные флаги, а у нас нет? И ведь не муниципалитет это делает — сам владелец дома покупает и устанавливает флагшток, покупает и вывешивает флаг. У нас же только иногда некоторые люди с БЧБ-флагом по улицам ходят. Но их за это милиция задерживает.
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.