В каком состоянии экономика Беларуси и её ИТ-сектор в 2025? Получится ли заместить потерянный человеческий капитал мигрантами? Что стоит за новым всплеском интереса властей к криптовалютам? Поговорили с экономистом Дмитрием Круком.
В каком состоянии экономика Беларуси и её ИТ-сектор в 2025? Получится ли заместить потерянный человеческий капитал мигрантами? Что стоит за новым всплеском интереса властей к криптовалютам? Поговорили с экономистом Дмитрием Круком.
— Что с беларусской экономикой к осени 2025 года? Можно говорить о заметном ухудшении по сравнению с 2023–2024?
— Я бы не использовал термин «ухудшение». Корректнее будет сказать «торможение». То есть экономика по-прежнему растёт, идёт вверх. Но да, есть замедление этого самого темпа прироста.
Это торможение особенно явно проявилось во втором квартале 2025 года [согласно официальным данным Белстата, в январе–июле 2025 года ВВП в рублёвом исчислении вырос на 1,3% по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, тогда как в прошлом году этот рост составлял 5,5%]. Почему так?
Дело в том, что рывок в росте, который произошёл после начала войны, оказался очень специфичным. Беларусские предприятия занимали ниши, которые освободились в России, плюс в России появились сегменты нового спроса. Сюда же наложилась структурная проблема с рабочей силой [в России].
Вот эта совокупность трёх главных причин в 2023–2024 годах и создала феномен бурного роста. Но 2023–2024 годы в этом плане были, скорее, отклонением от нормы. Вот так совпали звёзды, так сложились очень специфические факторы.
Даже в 2024 году уже были периоды, когда более значимые, более глубокие слабости белорусской экономики давали о себе знать. Но их перевешивала хорошая конъюнктура. Сейчас эта хорошая конъюнктура стала ослабевать. Именно охлаждение в российской экономике стало стимулом, катализатором для этой ситуации. Стагнация внешней среды мгновенно обнажила собственные проблемы белорусской экономики и показала, что у неё нет предпосылок для органического постоянного роста.
Дмитрий Крук окончил Экономический факультет БГУ по специальности «экономическая теория», магистратуру по специальности «финансы и кредит» и аспирантуру по специальности «экономическая теория». Работал научным сотрудником Научно-исследовательского экономического института Министерства экономики, был сотрудником Исследовательского центра ИПМ. С 2004 г. по 2020 г. преподавал экономические дисциплины в БГУ.
Подчеркну, что пока речь не идёт о каком-то обвале. Но торможение есть, и расти так, как в 2023-2024 (чем власти очень козыряли), больше не получается. Думаю, что в 2026 году проблема будет проявляться всё сильнее.
В этом году я допускаю небольшой отскок. Возможно, чуть-чуть оживёт экономическая активность, оживится производство. Потому что в России за счёт бюджетных расходов и за счёт разворота в цикле монетарной политики, произошло некоторое оживление. Которое, впрочем, пока фиксируется в лишь предикативных [прогнозных] данных, полученных из опросов.
Но здесь важно понимать, что этот отскок, во-первых, не факт, что будет. А во-вторых, даже если он и будет — продлится недолго. «Отскок» — это непродолжительная ситуация на один-два квартала. Тенденция охлаждения, возврата в режим стагнации останется доминирующей.
И если в 2025 году ещё вот такие пертурбации возможны, то для будущего 2026 года главной тенденцией будет замедление. Этот тренд вряд ли куда-то денется.
— Насчёт российской экономики. Греф, глава Сбербанка, на прошлой неделе упомянул «техническую стагнацию» (потом с ним в заочную полемику вступил Путин), про охлаждение российской экономики на днях рассказывал премьер Мишустин. Завязка на российскую экономику у нас настолько сильная, что в Беларуси довольно точно отражается то, что происходит в РФ?
— Да, абсолютно верно. Второй год использую для описания этого состояния термин «тотальная зависимость», он даже прижился в публичном пространстве. Здесь я имею в виду то, что по таким верхнеуровневым экономическим индикаторам, как рост ВВП, инфляция, мы по сути тянемся за Россией.
Такое состояние имеет под собой, к сожалению, очень прочную основу. Во внешней торговле мы традиционно сильно зависим от России. Но сейчас эта зависимость стала радикально больше, чем до начала войны.
К внешней торговле добавилась ещё куча сфер, где без России функционирование экономики будет проблемным. Дипломатично выражаясь — будет подвержено шокам. Сюда я бы отнёс энергетику, транзит, фискальную сферу, монетарную политику, внешний долг, технологическую оснащённость.
Эти все вещи за последние три года оказались почти полностью завязанными на Россию.
В результате наши макроэкономические индикаторы почти под кальку дублируют то, что происходит в России.
Среди западных экономистов, которые занимаются прогнозами по странам Центральной и Восточной Европы ходит такая шутка: зачем напрягаться и пытаться прогнозировать, что будет происходить с экономикой Беларуси? Можно просто посмотреть на готовые прогнозы по российской экономике и поставить те же цифры. Так вот, в последние год-два это уже не совсем шутка, такой подход часто может срабатывать.
— Люди за 30 хорошо помнят, что раньше серьёзные экономические проблемы в Беларуси постоянно сопровождались новым витком инфляции, которая часто перерастала в гиперинфляцию. Но вот уже больше десяти лет гиперинфляции в Беларуси не было. А может ли нынешнее охлаждение экономики привести к тому, что власти опять врубят печатный станок?
— Исключать, что власти будут пытаться накачивать экономику деньгами, я бы не стал. Но считаю такую вероятность достаточно низкой. Всё-таки уроки из ситуаций 2015 года, а тем более 2011 года не забыты. И даже когда такие идеи появляются (а сейчас, в последний год, они есть), они просто реализуются не в тех масштабах, как это было в 2010-х.
Второй аргумент такой. Сейчас у режима есть понимание того, что цены — это один из самых важных индикаторов, с помощью которых люди оценивают своё благосостояние.
Давайте для примера возьмём тот самый 2022 год, когда вводилось ценовое регулирование. Помните, после начала войны там был очень серьёзный скачок цен, а затем инфляция стала замедляться. Но все опросы (и государственные, и независимые, которые ещё тогда по инерции проводились) показывали, что высокая инфляция — это безусловный лидер в числе проблем, которые волнуют людей.
Я думаю, что это ключевая причина введения ценового регулирования. Раз нет нормальных инструментов обуздать цены, будем использовать достаточно специфические.
И вот сейчас Лукашенко пришёл в Нацбанк и снова стал говорить о том, что к инфляции надо относиться более трепетно. Инфляция последние полгода действительно стала ускоряться. По мировым меркам это значимое ускорение, до 7+ % в годовом исчислении. Но по беларусским меркам это мелочи, мы переживали и совсем другие цифры (на несколько порядков).
Я бы назвал это инстинктом самосохранения властей. Понимание того, что растущие цены — это для людей очень чувствительная штука, будет сдерживать власти от бездумного накачивания экономики проинфляционными инструментами.
Все вчерашние словесные пассажи Лукашенко на встрече в Нацбанке, как мне кажется, подтверждают эту гипотезу. Сейчас инфляция для властей вновь становится очень важным экономическим индикатором для принятия решений. Если со второй половины 2024 года вплоть до этой встречи в Нацбанке на неё смотрели сквозь пальцы, сейчас она, похоже, опять выходит в топ.
Если до неравного времени безусловным приоритетом были накачивание ВВП и зарплат, а на инфляцию как бы можно было чуть-чуть махнуть рукой, то сейчас эти показатели меняются местами.
— В 2024 году выручка ПВТ составила $2,416 млрд. При этом за рубежом резиденты парка заработали $1,8 млрд, примерно как в 2023. В первом же квартале 2025 года общая выручка выросла на 12%, а экспорт на 7% по сравнению с тем же периодом прошлого года. На ваш взгляд, это хорошие или плохие показатели? ПВТ и ИT-сектор в целом восстанавливаются?
– Да, это можно так трактовать, если мы смотрим просто на количественные параметры. Сжиматься отрасль перестала, но в абсолютных величинах она ещё далека от того уровня, которого она достигла в 2021 году.
Я бы обратил внимание на другой показатель, абсолютный — на добавленную стоимость, произведённую отраслью. Пиковый уровень у неё был в конце 2021 года, и после этого произошло проседание в реальных объёмах почти на 20 процентов. Это разница между IV кварталом 2021 и четвёртым кварталом 2023 года. Через эту призму можно оценивать вклад ИТ-отрасли в ВВП.
В 2024 году началось постепенное восстановление, но до исторического пика 2021 года беларусской ИТ-отрасли ещё далеко.
А если измерять в относительных величинах — здесь видна, наверное, ещё более значимая проблема. Прошедшие четыре года — это годы упущенной выгоды, несостоявшегося роста. По-хорошему мы должны были бы говорить о существенно больших величинах, если бы в 2022–2024 годах не произошло бы этого проседания. Потенциал отрасли гораздо выше того, что мы видим сейчас.
Поэтому технически — да, определённое восстановление есть. Но хлопать от этого в ладоши и говорить, что это классная тенденция, тоже нет особых оснований. Безусловно, даже такой рост лучше, чем дальнейшее сокращение. Но этот рост — это такой отскок ото дна. Или, как любят шутить на фондовых рынках, «отскок дохлой кошки».
Кроме количественных, я бы здесь ещё смотрел и на качественные показатели. Происходит географическая переориентация беларусского ИТ-сектора. Если до 2022 года он преимущественно был нацелен на западные страны, на более маржинальные рынки (США прежде всего и европейские), то сейчас растёт и доля внутреннего рынка, и что ещё хуже, доля России как конечного заказчика.
Восстановление ИТ за счёт переориентации на российский рынок — это очень похоже на то, как в 2022–2023 промышленные компании занимали высвободившиеся ниши на российском рынке и думали, что это может продолжаться бесконечно. Но это рынок, во-первых, с плохими перспективами роста. А во-вторых, отстающий в технологическом плане. Поэтому для компаний это может оказаться плохим выбором с точки зрения долгосрочной конкурентоспособности, устойчивости и перспектив за рамками двух-трёх ближайших лет.
Технологическое обособление России и её уход в параллельную реальность от развитого мира делают её плохим местом для тесного сближения. По сути, выбрав вариант такого сближения, ты вместе с ней уходишь в какую-то параллельную реальность, где существуют совсем другие правила ведения бизнеса и конкуренции. Сможешь ли ты вернуться после этого в нормальную реальность?
То, что Россия не сможет создать свой собственный альтернативный ИТ-мир, для меня почти очевидно. Конечно, они будут пытаться. Но если беларусская компания станет конкурентоспособной там, это будет означать, что вернуться в более масштабную западную ИТ-реальность и снова стать конкурентоспособной там для неё будет уже невозможно.
— Возможно, у владельцев ИТ-бизнесов внутри Беларуси есть это понимание. По данным нашего ресёрча, даже в 2024 году в Беларуси над западными проектами всё ещё работали до 44% айтишников. Это, на ваш взгляд, много в таких условиях?
— Зависит от того, какую шкалу мы будем использовать. Если считать стандартом нормальности ситуацию до 2022, конечно, это мало. Но можно посмотреть с позиции «даже вопреки тому, что Беларусь и беларусские компании становятся токсичными, высокая доля западных проектов сохраняется» — тогда 44% выглядят, наверное, оптимистично.
Если мы смотрим на эти 44% как на некое достижение, стоит понимать, почему сохраняется эта доля западных проектов. Я думаю, здесь три фактора:
И вот если что-то поменяется, окажется, что ты по-прежнему играешь по общепринятым правилам. Ты не придумываешь свой альтернативный футбол, а играешь в футбол по стандартам Лиги Чемпионов.
Я думаю, что для таких компаний возможность оставаться в форме, оставаться в глобальной повестке — это очень важный фактор. Поэтому сами компании стремятся к тому, чтобы сохранять западных клиентов.
— Сейчас как будто пошла очередная крупная волна увлечения властей криптой. В медиапространство вернулся Всеволод Янчевский с анонсом перезагрузки ПВТ, начальница Анна Рябова до этого ссылалась на некую «возможность заявить о себе» после принятия новых законов о крипте в США. Как вы считаете, власти опять увидели тут «драйвер», или это чей-то личный интерес?
— Думаю, одно другого не исключает. Сейчас власти озабочены вопросом, как дальше поддерживать экономику хотя бы не в падающем состоянии, придать ей хоть какой-то импульс. Они в открытую об этом говорят, на совещании в Нацбанке Лукашенко, по сути, признал проблемы.
На этом фоне интерес к криптовалютам понятен. Если что-то не требует денег, но может дать результат — почему это не попробовать? Вот в деревообработке, куда нужно вкачать несколько миллиардов, будут обсуждения.
Здесь как бы такая надежда: давайте позакидываем удочки в разные стороны, вдруг где-то клюнет. Тем более после опыта ПВТ у многих чиновников до сих пор осталось впечатление, что эта отрасль может расти сама собой.
Естественно, находится кто-то, кто эти идеи лоббирует — и может руководствоваться в том числе и личными соображениями.
— Насколько проблема «утечки мозгов» и рук, которая хорошо заметна в ИТ, актуальна для беларусской экономики в целом? И можно ли решить эту проблему с помощью импорта рабочей силы — тех же пакистанцев?
— Давайте разделим эту проблему на две, по критерию качества. Ситуация с оттоком и нехваткой рабочих рук заметно отличается в сегментах высококвалифицированного и средне-низкоквалифицированного труда. Это как бы две разных проблемы.
Когда утекает высококвалифицированный сегмент, компенсировать его просто завозом мигрантов в наших условиях практически невозможно. Беларусь для высококвалифицированного труда совсем не привлекательное место. И с точки зрения доходов, и с точки зрения имиджа и политических рисков. Даже для стран вроде Пакистана. Те, кто оттуда едет — это, скорее средне- и низкоквалифицированные работники.
Поэтому когда утекают мозги, или человеческий капитал, это заменить завозом тех мигрантов, на которых Беларусь может рассчитывать, практически невозможно. То, что утрачивается в связи оттоком человеческого капитала из Беларуси, становится фактическими [безвозвратными] потерями.
В последние годы ярче всего это проявляется в ИT-секторе.
А вот для сегмента среднеквалифицированного и низкоквалифицированного труда завезти мигрантов можно. Для таких работников из многих стран, не только из Пакистана, Беларусь видится вполне привлекательным местом. Около полугода назад, когда о завозе работников из Пакистана только начали говорить, я не верил, что это всерьёз. Но похоже, что беларусские власти действительно рассматривают этих мигрантов именно в контексте решения проблем рынка труда — в промышленности, в разных отраслях.
Обратной стороной этого решения будут социальные и культурные вещи. Потому что для современной Беларуси серьёзная эмиграция — это совсем новый феномен. Сомневаюсь, что страна сейчас к нему готова. Но в чисто экономическом смысле это решение может если не решить проблему, то хотя бы её купировать.
— А какая сейчас в Беларуси ситуация с иностранными инвестициями? Приходят ли какие-то новые инвесторы вместо ушедших западных? Есть ли шанс отыграть хотя бы часть потерянных и недополученных инвестиций в нынешних условиях?
— С точки зрения инвестиций Беларусь всегда была в числе общеевропейских аутсайдеров. В этом отношении мы по всем индикаторам находимся на порядок ниже, чем Польша или Литва, не говоря про какие-то более развитые страны. Падать было особо не куда.
В год в Беларусь приходило прямых инвестиций 1,2 — 1,7 млрд, и это слёзы даже в масштабах белорусской экономики. Традиционно эти инвестиции были дополнительными вложениями уже пришедших в Беларусь игроков — они заработали прибыль в Беларуси и не вывели её, это тоже классифицируется как инвестиции. Львиная доля, 60-70%, была обычно таким вот реинвестированием.
Единственное, доля этого самого реинвестирования стала ещё больше. Частично это связано с тем что власти ограничивают вывод средств за рубеж намёками или прямыми пожеланиями. По сути, это главный инвестиционный поток сегодня.
— Какой сценарий развития белорусской экономики на ближайшие годы вы считаете самым вероятным?
— Мы с большинством коллег, возможно, с разными оттенками, но находимся на такой позиции: идёт уверенное возвращение в стагнацию. По сути, до 2023 года, а можно сказать, что и до 2021 мы долгое время в этой стагнации и пребывали. Рост периодически происходил, но он был весьма-весьма слабым, анемичным, как любят говорить экономисты. Для беларусской экономики 1-2% роста — это очень-очень скромный показатель.
Рост в диапазоне 3-4%, который наша экономика показывала в 2023–2024 — это тот рост, который Беларусь по-хорошему должна была показывать лет 10 кряду как минимум. А лучше 20. Это было бы вполне нормально и естественно. Глубокие внутренние предпосылки для этого есть.
Но по факту рост увеличился временно. Как мы уже обсудили в самом начале, 2023–2024 годы были исключением из правила. А сейчас мы потихоньку возвращаемся в это серое болото стагнации, в котором долго находились. Я думаю, в 2026 году мы в нём вновь окажемся.
Что будут делать власти? Будут пытаться как-то за уши экономику из этого болота вытянуть. Например, криптовалютами. Какой-то работающей стратегии я не вижу. Что ещё важно в этом сценарии — он осуществляется в полной привязке к России и при очень ослабленном механизме экономической политики, в котором зашкаливает уровень влияния политического волюнтаризма.
Роста почти не будет, а вероятность шоков, рецессии, спадов и растущей инфляции будет достаточно большой. Какие-то внешние угрозы, связанные и с Беларусью, и, что более важно, с Россией, мгновенно будут влиять на Беларусь. Потому что в той степени привязки нашей экономики все проблемы России, к сожалению, практически наверняка становятся и нашими проблемами.
Механизмов экономической политики, которые позволили бы противостоять этому сценарию — не то чтобы нет. Но власти либо не хотят, либо не умеют ими пользоваться.
— История с освобождением политзаключенных в обмен на снятие американских санкций может принести какое-то облегчение беларусской экономике? Ведь вряд ли на неё заметно повлияет отмена санкций в отношении Dana Holdings и «Белавиа». На ваш взгляд, отмена каких санкций могла бы добавить экономике динамики?
— Проблема в том, что экономике мешают далеко не только санкции.
Мы уже со многих рынков вытеснены, где-то утрачена конкурентная способность, и вернуть всё в 2019 невозможно. И второй важный момент: годы санкций уже сильно поменяли беларусскую производственную экономику. Проблема производственной (да и не только производственной) привязки к России от снятия санкций тоже сама по себе никуда не денется.
Даже полная отмена санкций не стала бы волшебным ключиком, который откроет дорогу к разгону экономики до 3-4% роста на ближайшее десятилетие.
Для этого нужны более глубокие политические и институциональные изменения. Начать можно хотя бы с новых политических условий, предсказуемости, с отсутствия токсичности Беларуси в мире. Институциональные изменения — это хотя бы нормализация экономической политики, и долгосрочной, и краткосрочной. Это такой набор-минимум.
О каком-то поступательном развитии сейчас говорить не приходится. Но самое грустное — сейчас в таких категориях власти вообще не мыслят. Они как мальчиши-кибальчиши: им бы «ночь простоять да день продержаться». Это в их логике и есть долгосрочная стратегия. И если идут разговоры о каких-то санкционных послаблениях, они, скорее, смотрят на это как на возможность придать экономике некий импульс на квартал — полгода — год. Но не дольше.
Долгосрочный рост, по моему мнению, возможен при достаточно глубоком пересмотре основ экономического механизма Беларуси. А это невозможно без политических изменений. Поэтому каких-то лёгких рецептов, чтобы всё стало хорошо, к сожалению, не вижу.
Релоцировались? Теперь вы можете комментировать без верификации аккаунта.
Режимная экономика - это экономика "фарта". Если "фартануло", то можно "урвать". Но как показала 30летняя практика - это не работает на долгосрочной основе.
Пользователь отредактировал комментарий 18 сентября 2025, 10:15
так у гениальных экономистов горизонт планирования составляет те самые "нам бы ночь простоять, да день продержаться"